Трава и солнце
Шрифт:
– Дорогой мой!
– вскрикнул Лев.
– Иконы - это все!
– Ну, ты уж чересчур так, - проговорил Аркадий, брившийся у круглого зеркальца на складном столике.
– Ты просто немного больной человек...
– А Матисс - он тоже больной? Ты не знаешь, наверно, такого факта, а я знаю: до революции он приезжал в Москву и посетил галерею Третьякова. Он спокойно обходил зал за залом, у некоторых картин немного задерживался, но очень ненамного - все это он уже знал и видел, хотя ни разу не был в России. Но как
– А кто такой Масисс?
– робко подал голос Аверя.
– Матисс - надо говорить. Кто он? Величайший французский художник-декоративист, ярчайший и оригинальнейший. Он первый понял всю радость открытого цвета - красного, синего, зеленого... Надо знать таких, хамингваи вы, хамингваи!..
– А-а-а...
– протянул Аверя, ровным счетом ничего не понимая.
– А иконы тут при чем?
– Аркадий провел помазком по верхней, подпертой языком губе.
– Если б не они, может, не было бы и Матисса... Монументальность, обобщенность - ни одной мелкой, дробящей впечатление детали, лаконизм и простота...
– Модные словечки!
– И все это он взял у икон, и в особенности - у русских икон!.. Ах, какой ты мне сделал подарок, Аверя, век не забуду! Будешь в Москве, обязательно заезжай ко мне. Даже можешь остановиться у меня. Приму... Ах, какая штука! Пожалуй, лучшая из моего собрания, а у меня за двадцать пять перевалило, и всё только старые...
Авере прямо неловко было, что он доставил столько радости этому бурному человеку с горящими глазами.
– Может, у нее еще такие есть? Да, конечно, наверно есть... Ведь она сняла первую попавшуюся.
– Да, - подтвердил Аверя, чувствуя, к чему клонит Лев.
– Слушай, а если я подарю тебе ласты и трубку, ты не сможешь попробовать еще?
– Трудно, - вздохнул Аверя.
– Не знаю еще, как с этой кончится. У нее старики лютые и верят в бога люто. Мой-то батя тоже немного верит, да как-то весело и не молится, а они лютые!..
– А может, обойдется? Я б, пожалуй, и с маской расстался. Тебе она нужней... Хочешь маску?
– Зачем вы это говорите?
– У Авери заколотилось сердце: ах, как хотелось ему получить все это насовсем!
– На, забирай. Для хорошего человека ничего не жалко.
– Лев протянул ему маску - продолговатое стекло, обтянутое резиной, - маску, какой не было ни у кого в Шаранове.
Она очутилась в Авериных руках. Он совсем не хотел брать ее, потому что знал, как трудно будет просить Фиму снять со стены еще одну икону, но маска каким-то образом очутилась в его руке. Он не брал ее - просто свел вместе пальцы - и вдруг почувствовал ее прохладную тяжесть.
– И ласты получишь. Притащи две, и постарее... У них ведь много... Обойдется.
Аверя весь пылал. Он становился единовластным владельцем такого богатства!
– Не удастся -
Аверя все понимал.
Лев опять взял в руки икону, зачем-то подул на нее, нежно прикоснулся тыльной стороной ладони.
– Георгий... Как выразительно, сколько экспрессии в повороте тела, в руке! А какое благородство в тонах! Вроде приглушен главный цвет, но он орет, орет!
Аверя смотрел на него и растерянно улыбался.
– Попробую, - проговорил он.
– Слушай, - сказал вдруг Аркадий, - прошу тебя: оставь Аверю в покое. Неужели мало всего того, что он тебе сделал? Ты просто жаден, а жадность до добра не доводит - Голос Аркадия звучал жестко и холодно.
– Думал, сам поймешь, и не хотел тебе это говорить, а приходится. Ты собираешь эти иконы только потому, что это модно, только потому, что у тенора вашего концертно-гастрольного объединения Гришаева их двадцать семь штук, а у куплетиста Катькина - тридцать одна. Тебе приятно поразить ими гостей, подчеркнуть, что ты не отстаешь от времени и понимаешь толк в настоящем искусстве, а на самом деле ты...
– Аркадий начал сердиться.
Лев покраснел, надулся, и Аверя поспешил из палатки.
Маску и трубку на всякий случай он спрятал под полу пиджака. Аверя шел по улице Железнякова и думал, как бы лучше подъехать к Фиме, и ничего не мог придумать.
Он даже не слышал, как с мчавшегося сзади грузовика кто-то кричал ему. И уже когда грузовик почти поравнялся с ним, Аверя очнулся.
– Ну, поехали?
– крикнул ему Саша, и пес Выстрел подтвердил лаем; что не прочь снова схватить его клыками, если будет глупить.
– Не, - закачал головой Аверя, - сегодня мне недосуг.
– А то садись, вне конкуренции будешь... Поработать с собачкой надо.
"Видно, на границе ей маловато работы, - подумал Аверя, - тренируют, чтобы по следу идти не разучилась".
– Ну смотри.
– Саша кивнул ему с машины, а Выстрел отрывисто тявкнул на прощание.
Аверина голова была занята другим. Даже Алка, которую он повстречал на Центральной улице у детской библиотеки, мало заинтересовала его. А вообще-то он любил говорить с этой звонкой красивой девочкой. Купаться с ней не пойдешь - с тоски подохнешь, в нырки играть она не умеет: увидит плывущего по Дунаю ужа и орет как резаная.
Зато беседовать с ней бывает приятно. Особенно слушать ее. Чего только не знает она! И когда в обувной магазин привезут синтетические сандалеты по четыре рубля, и у кого сейчас на руках библиотечная книга про диверсантов "Это было на Дунае", и почему отец Коськи Заречного ушел из семьи и поселился в доме номер семнадцать, где надпись "Злая собака" и в подтверждение нарисована страшная пасть с торчащими кривыми клыками, и...
Все знала она, буквально все, что творилось в Шаранове.