Трава и солнце

Мошковский Анатолий Иванович

Он знал, что должен делать, чтоб выручить Фиму. Знал. Он во всем виноват, он и расхлебает это дело. Не ожидал же он, что так все обернется...

Сбегав домой, Аверя вынес ласты, подобрал в ограде под лопухом маску с трубкой и быстрым шагом пошел, почти побежал к Дунаю.

Вот и зеленая палатка и красная, девичья, рядом с ней.

– Можно?
– Он остановился у завешенной двери.

– Заходи, - разрешил заспанный голос Аркадия.
– Ты что это все приволок назад?

– Где Лев?
– спросил Аверя и сбивчиво продолжал: - Больше не смогу...

Фимку избили за эту... Отдайте мне ее.

Лицо у Аркадия стало озабоченным, по лбу побежали морщинки:

– Сколько раз говорил ему: так где там! Ушел он куда-то, кажется, кто-то обещал ему еще несколько икон. Попозже зайди, а это можешь оставить.

– Арк... Дядя Аркадий, - горячо попросил вдруг Аверя, - выдайте мне, пожалуйста, ту, что я принес... Ведь Фимку прибили из-за нее...

– Ах ты, какое дело!
– забормотал Аркадий и в досаде замахал руками.
– Ну на кой черт совался ты в эту историю, клянчил у Фимки?! Плюнул бы на все это...

– А я не знал. Откуда я знал, что так...

– Ну идем, он их держит в машине.

Аркадий, как был, в трусах, босой, без майки, подрагивая своим полноватым, не сжатым мускулами телом, достал из-под надувного матраса ключик от машины, вышел из палатки. Потом открыл заднюю дверцу "Москвича" и начал греметь досками икон в грубом мешке из-под муки.

– Что на твоей, забыл?

– Всадник там с копьем. В дракона вонзает...
– торопливо ответил Аверя и от радостного прилива сил взъерошил на голове волосы. Он уже решил, что икону вернет Фиме не сразу, не сегодня, а дня через два и обязательно выдумает для Фиминой матери какую-нибудь правдоподобную историю насчет ее пропажи...

Аркадий минут пять стукал досками, роясь в мешке, потом вылез из машины, весь потный и красный. Вылез без иконы. Аверя прямо опешил.

– Что?
– спросил он.
– Не нашли? Дайте я... Я в одну секунду...

Аркадий с силой захлопнул дверцу - как только не погнулась?
– щелкнул на ключик и сказал:

– Пусть сам тебе отдает. Позже приходи.
– И, не глядя на Аверю, пошел к палатке и, не оборачиваясь, кинул через плечо: - Ну, кто тебя тащил?.. Головы нет на плечах, что ли? Ах ты!..
– и скрылся в палатке.

Поздно вечером, когда сумерки окутали Шараново и на Центральной улице зажглись огни, Аверя снова двинулся к лагерю.

Проходя возле закрытой церкви, вдруг заметил во дворе на фоне выбеленной стены две темные фигуры и услышал легкий скрип закрывающейся церковной двери.

Аверя, прижавшись к дому, замер.

Фигуры вышли из металлических воротец. Один человек что-то говорил другому, вроде благодарил. Потом обе фигуры пожали руки и разошлись в разные стороны. Одна прошла близко от Авери, и он вдруг понял: отец Василий! А второй... Аверя сразу догадался, кто был второй.

Переждав немного, Аверя пошел за Львом, прячась в глубокой тени домов. Народу на улице почти не было, и идти за ним было опасно: стоило Льву обернуться - заметил бы. Лев нес, прижав к боку, что-то тяжелое, завернутое в материю.

Вспоминая после этот вечер, Аверя сам не мог понять,

почему не подошел ко Льву, а стал красться за ним. Наверно, потому, что выход двух людей из закрытой церкви, разговор вполголоса в сумерках - все это было как в книгах про шпионов из библиотечки военных приключений, которые он обожал, все это было так таинственно, что он и не мог поступить иначе. Когда Лев скрылся в палатке, Аверя быстро подбежал к ней с той стороны, где не было окошечка, и услышал его голос:

– Ну, старик, и везет же мне! Такой сегодня денек... Смотри, сразу четыре штуки, и совсем, если разобраться, по дешевке... В Москве одна стоит столько, как здесь - все четыре.

– Пошел ты со своими иконами, дай спать!
– пробубнил спросонья Аркадий.

И Аверя понял: сейчас самая пора прийти за своим Георгием.

Он отполз в сторонку и громко, преувеличенно громко стуча полуботинками, подошел к палатке и твердо спросил:

– Можно?

– Аверя? Тебе чего?
– Лев, видно, уже знал о цели его прихода, потому что голос его нельзя было назвать ласковым. Тут же он добавил: - Значит, это ты донес на меня, ты? И молчал?

– Не я!
– в пылу, сам не зная, зачем врет, крикнул Аверя.
– Кто вам сказал, что я? Не я!

– Сказали... Зачем пожаловал?

Аверя, вспотевший, с горящими ушами, сбивчиво объяснил.

– Завтра утром приходи, не хочу сейчас рыться в машине. Пока...

Аверя, опять громко стуча полуботинками, отошел и притаился в сторонке, не очень далеко от палатки: ах, как помогали ему жить маленькие книжки из военной библиотечки приключений!

Минут десять палатка молчала, потом послышался негромкий голос Льва он тоже, видно, читал эти книги и говорил так, что ничего нельзя было разобрать. Зато Аркадий проявил полное незнание шпионской литературы, потому что совершенно пренебрегал осторожностью и говорил чуть ли не в полный голос:

– А я думал еще с недельку здесь пожить... И, знаешь, все это мне вконец осточертело! Я приехал сюда отдыхать, а не... (Тут Аверя не разобрал.) Чтоб снова ввязался с тобой в поездку...

Лев опять что-то прошептал, но так, что Аверя и слова не расслышал.

Аверя уходил домой поздней ночью, и от горечи и беспокойства, от каких-то новых и неопределенных, очень трудных и непривычных для него мыслей у него прямо разрывалось сердце. Утром он явился на то же место. Огненно-красной палатки и "Москвича" как не бывало. Однако зеленая палатка, в которой жили парни, осталась. Аверя не знал, что делать, и в нерешительности присел неподалеку.

Вдруг из палатки донеслись женские всхлипывания и голос Аркадия:

– Да перестань ты, слышишь? Встречу его в Москве - не поздороваюсь.

– Но зачем было так сразу, - сказала женщина, - и так грубо, хоть бы слова выбирал, он бы не обиделся так...

– Слова?
– с усмешкой произнес Аркадий.
– Проймешь такого словами! Он... он и не понимает, что наделал...

– Куда ж мы теперь с палаткой и всем имуществом? На себе потащим?

Аверя слушал, не стронувшись с места.