Травма

Маслов Рей

– Пищащая живая тряпка, прекрасно. Но откуда она взялась? Не было ничего такого раньше.

– А откуда всё взялось?

Ставлю грязный кофейник на столешницу и поворачиваюсь к Блайту.

– Откуда эти дурацкие усастые-глазастые пришельцы? И мужики эти в колготках, откуда? Почему кофе синее?

Он сидит на кушетке, упёршись руками в края и свесив ноги вниз. Поверх голого тела чёрная рубашка - не хочет "светить" свои бинты. Напротив него, по другую сторону стола, - Брита, хмурая, в напряжённой позе - она вообще нервная, как я узнала за эту неделю. И не очень любит свои волосы - ни разу не показала их за всё время, прятала в корзине. Да и просто, чувствую.

– А вы тут обсуждаете всякую чушь, как будто всё норм. Всё норм, а?

Ты не прав, дорогой. Я за это время столько нарыла в интернете, что тебе и не снилось. Кто виноват, что ты лежишь, ешь, пьёшь и ничего не спрашиваешь.

Вдруг замечаю, что всё ещё держу в руках кофейник.

– Ну и похрен. Пойду за пивом.

Брита отчего-то забеспокоилась - чаще забилось сердце, и всё вокруг пошло едва заметной рябью, как свежая простыня под ладонью. Впервые что-то подобное я почувствовала в коридоре полицейского участка - тогда сильнее и страшнее. Неужели мы связаны с того самого дня? И что сейчас с ней, так заждалась кофе? Стоп, куда это Блайт собрался?..

Но он уже вышел.

Меня

зовут Уинстон Бёрнс, 47 лет. Я родился в Уинслоу, штат Аризона. Мои родители переехали с Британских островов после Второй революции, незадолго от отделения Шотландии. Отец, бывший военный, устроился охранником, мать работала в книжном магазине. В детстве я целые дни проводил с одноклассником Биллом в гараже его отца. Несмотря на то, что обычно пишут в биографиях великих, я ничему особенному там не научился. Но мне было приятно просто сидеть в гараже, смотреть, как из старых машин делают новые. Когда мне было десять, у отца случился роман - с кхейрой, как я потом узнал. Тогда такие случаи ещё были редкими, никто не знал, как к ним относиться. И уж точно не знала моя мать. Семья не распалась, но жить в ней стало сложно - мне, а в особенности - отцу. Я окончил школу и пошёл по призыву в армию. Подал заявление в бригаду автомехаников, но в то время начался очередной конфликт на Ближнем Востоке, и меня определили во вторую инженерно-сапёрную. Я провёл полтора года в тренировочном лагере в Форт-Брэгг, а потом отправился обезвреживать минные поля на Суэц. Через полгода нашу роту перевели в 8 мотострелковую дивизию, которая с миротворческой миссией отправлялась вглубь Египта. После спокойной, относительно безопасной работы на минных полях мы попали на уличную войну - с начинёнными взрывчаткой грузовиками, заминированными трупами и детьми, стреляющими из открытых окон. Вернулись не все. Про самое крупное "происшествие" - так их у нас называют - даже рассказывали по телевизору. Тогда целое сапёрное отделение, 8 человек, сгорело заживо, пытаясь обезвредить аэрозольную бомбу в госпитале Красного Креста, а вместе с ними сгорели два десятка врачей и почти сотня лежачих больных. Уже гораздо позднее я где-то прочитал, что только в определённый день и час солдат по-настоящему понимает, что такое "враг". Думаю, для меня это был тот день. Так или иначе, я выжил и вернулся в Штаты. Мне было 24, и я чувствовал себя стариком. За время, пока меня не было, Гавайи отделились и стали независимым княжеством, в президенты выбрали женщину, а у моей матери нашли рак груди. Я не хотел её навещать - ротный психолог говорила, это оттого, что я винил её в смерти отца, который за два года до этого в пьяном виде разбился на автомагистрали. Я перестал ходить к психологу, как только смог. Тем более что причина была другой - я вообще ничего не хотел. Я знал, со многими нашими происходило то же самое, но общаться между собой нам тоже не хотелось. Как можно спасти человека, который и спасаться-то не хочет? Однажды, на ежегодной "ярмарке мастеров" в Уинслоу, я познакомился с Сарой. Она продавала свои картины, и я даже купил одну - у меня оставалось много неистраченных "боевых". Мы разговорились. Насколько я был тогда мёртв, настолько Сара была жива. В тот же день она рассказала мне, где и как выросла, когда начала рисовать, про то, как её выгнали из колледжа, про своих родных. Мы начали встречаться - я купил подержанный "шеви", чтобы ездить к ней в соседний Флагстафф, возил её в кино и на выставки. Она жила странной жизнью - ночевала то у родителей, то у друзей, нигде не работала, пыталась продать свои многочисленные картины и занимала у всех подряд (кроме меня), никому не возвращая. Но всё равно, это были лучшие два месяца в моей жизни. Потом меня снова послали на Ближний Восток, на этот раз в Сирию. Сара обещала писать, но очень скоро перестала. Когда я через два года вернулся, её нигде не было - семья уехала на восточное побережье, друзья ничего о ней не слышали. Тогда я прождал положенный минимальный срок отгула и вызвался ехать назад, в зону военных действий. Война из страшного испытания стала чем-то обыденным, даже успокаивающим - единственным, к чему я привык. Я прожил пять лет в Палестине, дослужился до старшего лейтенанта, выучил арабский, прошёл переподготовку как инженер-подрывник в лагере союзных войск в Латакии, но так и не нашёл никого, чтобы заполнить оставшуюся после Сары пустоту. Кхейры среди людей тогда уже были обычным делом, и мои подчинённые нередко пользовались их "гостеприимством". Но я помнил историю с отцом и держался от них подальше. Возвращение домой после пяти лет отсутствия прошло легче, чем в первый раз - после двух. Ситуация в мире немного успокоилась, я уже не был нужен в "горячих точках". Мне предложили работу в полиции, но я отказался и в итоге стал внештатным инструктором контртеррористических групп, параллельно поступив в Военную академию. У меня появились друзья. И однажды вечером, возвращаясь с занятий, я увидел Сару за столиком кафе. Она тоже заметила меня и тут же бросилась в объятия, как будто чудом нашла после долгой разлуки. У нас всё началось заново - походы в кино, цветы, ухаживание. Она говорила, что исчезла тогда, потому что испугалась серьёзных отношений. Уже потом я узнал, что за это время, пока мы не виделись, она успела выйти замуж и развестись. Но я всё равно сделал ей предложение, мы обвенчались в церкви Финикса и поселились в старом доме, где я вырос. Прошло несколько лет, и Сара забеременела. Мы долго думали над именем для дочки, выбирали между Кристиной и Ирен, но в это время старшая сестра Сары погибла в автокатастрофе, и она решила назвать дочь в честь неё, Викторией. Вики. Она научилась читать в четыре года, а в шесть знала наизусть почти половину "Детской хрестоматии американской поэзии". В нашем городке было тихо и спокойно, но я видел, что Вики скучает. Когда ей было десять, я добился перевода в Финикс, в организованный после недавней реформы отдел военной полиции. Сара не хотела уезжать, говорила про своё искусство (которым год от года занималась всё меньше), убеждала Вики, что ей это не нужно, иногда даже грозилась подать на развод. Она почти сразу после свадьбы начала показывать, что не рада быть моей женой - упрекала по поводу и без, уходила спать в гостевую комнату, хотя часто потом возвращалась. Иногда я выходил из себя, но совсем немного, не настолько, чтобы вызвать такую неприязнь. Я видел в ситуации что-то от того, что происходило между отцом и матерью, но никак не мог понять причину - я всё, всё делал правильно. Военных принято считать суровыми, несгибаемыми людьми. Но здесь я просто не знал, кого и зачем сгибать. Поэтому просто жил в этом день ото дня, учился игнорировать одного из двух людей, которых я любил больше всего в жизни, постепенно тупел и переставал что-либо чувствовать, как тогда, на войне. Но в этот раз было за что бороться, и я в конце концов просто поставил Сару перед фактом, что со следующего месяца мы будем жить в городе. Она отреагировала неожиданно спокойно, не кричала, не спорила, только сказала, что ей нужна помощь со сборами. Через несколько дней после этого я раньше времени возвращался с работы

и увидел, как в дом заходят двое мужчин в костюмах. Они оставили дверь открытой, и я пошёл следом.

Меня зову Уинстон Бёрнс. Вполне возможно, это единственная правда во всей рассказанной истории. Или наоборот - всё так и было, но звали меня иначе. Или ещё как-то по-другому, я не знаю. Я ничего не знаю.

Когда я бежал по городу с обжигающе горячей сумкой под мышкой, я был безумен. После внезапного сна наяву в метро, взявшейся из ниоткуда на месте бизнес-центра больницы, полицейской, на моих глазах превратившейся в чудовище - после всего этого, казалось бы, неудивительно, что я потерял голову. Не знаю, сколько это продолжалось, но в определённый момент во мне что-то щёлкнуло - снова этот инстинкт, столько раз спасавший мне жизнь. Жар от сумки стал нестерпимым, она дрожала, как будто что-то хотело вырваться наружу. Я отбросил её прочь и отскочил в сторону. В тот же миг на её месте выросла беззвучная вспышка. Я прикрыл глаза рукой. Я стоял на пустой в обе стороны узкой улице, видимо, где-то в старом городе. Сверкающая пелена вокруг рассеялась, но голова всё ещё гудела от перевозбуждения. Я отвёл руку. Неоновый шар вспышки завис невысоко над землёй, и из него медленно поднимался другой, менее яркий и более осязаемый. В то же время мне показалось, что весь свет вокруг сосредоточился на нём, и я тоже не мог оторвать от него взгляд, чувствуя, как глаза заволакивает молочный туман. С дальней стороны улицы, сначала высоко, а потом ниже и ниже, к маленькому шару протянулась тонкая нитка дыма, ослепительного даже на фоне белой вспышки. Дым прибывал; он не втягивался внутрь, а словно обвивался вокруг шара, становясь быстрыми мелькающими искрами на его поверхности. Я смотрел на это странное перемещение и постепенно сам становился его частью, не чувствуя ничего, кроме восторженного ожидания чего-то ещё более чудесного, а потом пропало и это. Я очнулся в полной темноте, на прохладном полу. И я помнил всё, от самых ранних, разрозненных кусочков детства до того дня, когда я вошёл в свой дом вслед за двумя неизвестными. Ничего после. Следующее воспоминание - я закладываю первую бомбу на радиоуправлении в "Ингри", торговом центре в модном районе города. И я уже знаю, зачем это делаю - мне казалось, я знаю.

У меня было время подумать. В камере без единого источника света сложно измерять время - я считаю только, сколько раз из динамиков где-то наверху раздавался мелодичный звон, и из отверстия в левой - наверное, левой - стены выпадали еда и вода, больше похожие на пайки космонавтов. Из противоположной стены выдвигался санузел, заменявший и мусорный бак, но не душ - тело уже начинало зудеть от грязи. У меня не было ни света, ни воды для мытья, ни ответов на вопросы, но было время подумать. И, если судить по тому, сколько всего я переосмыслил и сколько решил, прошёл уже добрый месяц, никак не меньше.

Нет сил начинать всё с начала. Я думал так много, что назад не вернусь, даже если бы захотел. То, что осталось в конце, коротко и ясно. Это - то, что они делают со всеми такими, как я. Те люди в костюмах. Они отняли у меня память, а теперь вернули - всё, кроме того, что может вывести на них. Значит, моя миссия закончена. Не знаю, кто и зачем держит меня в тёмной коробке, но я больше не нужен. Никому. 18 взрывов, разрозненных, ничего не изменивших, и моя карта сыграна. Никакой высокой цели, никаких подвигов во имя отечества или чего там ещё, ни даже всегда слишком короткого и холодного слова "долг". Ничего. С каждым часом, днём, неделей жить в темноте, подбирая с пола солоноватые палочки пайков и пакеты с водой, становится легче. Я согласен быть никем, невидимым для людей, без дома, без родных. Но не без смысла. Эти люди хотя вырвать смысл из моей жизни, отобрать прошлое, не дав будущего взамен - и на это одно я никогда не соглашусь. Никогда.

– Пожалуйста, проиграйте видео ещё раз.

"- Здравствуйте, с вами снова Катерина Купер-Смит с ежедневной информационной программой "В полдень". И сразу к срочным новостям. Шокирующие кадры поступили к нам из центра города. Неизвестная женщина совершила нападение на муниципальную больницу N4. На этом видео, снятом на любительскую видеокамеру, можно увидеть, как женщина спускается с крыши больницу на страховочных тросах и проникает внутрь через окно 7 этажа. В данный момент она находится в здании; оттуда пока не поступает никакой информации. Обстоятельства происшествия всё ещё выяснятся, однако в агентстве "Стап" сообщили, что располагают точными данными о..."

– Достаточно.

– ...чительно из сообр...

– Итак. Как мы уже выяснили, программы "В полдень" никогда не существовало. Равно как и ведущей Катерины Купер-Смит.

С заднего ряда донёсся случайный смешок; несколько голов недоумённо повернулись назад, и всё затихло.

– Согласно программе передач - слайд, пожалуйста - в 13:00 на телеканале АРВ должен был выйти обычный выпуск новостей, ведущий... да, ведущий - Эд Гонсалес. Такова фактическая сторона вопроса. Переходим на следующий уровень: запись должна была каким-то образом попасть в сетку вещания. Согласно логу сервера телекомпании, прямая трансляция из студии была заменена записью в момент передачи сигнала на общий для всех телеканалов Иэле коммутатор, расположенный на Эйв-16, дом 36. Данные о происхождении записи защищены сложным алгоритмом кодирования, однако количество источников, из которых она могла поступить, ограничивается несколькими служебными компьютерами транслирующей компании субподрядчика. Из этого можно сделать вывод, что речь идёт о той или иной форме инсайдерской операции, и рано или поздно непосредственный исполнитель подстановки будет найден. За эту информацию хочу сказать "спасибо" нашим коллегам из IT-отдела, надеюсь на их дальнейшую помощь в скорейшем нахождении источника записи.

Две хрестоматийно лохматые головы в центре зала качнулись в знак согласия. Левый - кажется, Фред, или... Ксэ ответила им кивком и повернулась обратно к экрану.

– Следующий уровень анализа гораздо более важен для понимания ситуации. Программа "В полдень" вышла в эфир ровно в 12:00 по местному времени. Давайте взглянем на записи камер видеонаблюдения больницы N4. Слайд. Слайд, пожалуйста.

Заснувший оператор судорожно щёлкнул мышкой. Проектор высветил на стене привычно бледный кадр с камеры старого образца - в Академии нас учили уже по снимкам с камер нового поколения, но с тех пор их почти нигде не установили.

– В правом нижнем углу кадра видно, как сержант Уэмацу, услышав шум в палате, вскакивает со скамьи в коридоре и бежит к двери. Этот момент можно условно считать моментом проникновения Красной Швеи в больницу. А теперь присмотритесь к маркеру времени на снимке.

Задние ряды привстали, чтобы рассмотреть циферки на краю экрана. Сергеев остался сидеть, но оглянулся вправо, влево - как-то беспокойно.

– 11 часов 56 минут 47 секунд. То есть - за 3 минуты 13 секунд до начала выпуска новостей об этом же происшествии.
– По залу прокатился удивлённый шёпот, но Ксэ без перерыва продолжила: - Этот факт свидетельствует об одном: автор программы точно знал, что нападение произойдёт, и ждал только свежих кадров с заранее установленной в заданном месте камеры, чтобы отправить готовую передачу в эфир. Хотя, возможно, он мог ждать и чего-то другого.