Травой ничто не скрыто...
Шрифт:
«Кто ел из моей тарелки?» — спросил медведь.
Я вошел в гостиную и зажег свет.
Освещенная висячей лампой гостиная показалась мне большой, просторной, холодной. Я зажег другие лампы — на письменном столе, бра над книжной полкой и торшер за моим персональным стулом у камина. Сидя на этом стуле, я читал по вечерам.
Стул был придвинут слишком близко к камину.
«Кто сидел на моем стуле?» — спросила медведица.
У меня застучало в висках. В голове завертелись обрывки сказки.
В детстве это была моя любимая сказка.
Я прошел через столовую и открыл дверь в спальню.
И тут я сразу вспомнил слова медвежонка.
«Кто спал в моей кровати?» — спросил он.
В моей кровати лежала Люси Лунде.
Люси Лунде собственной персоной.
Я зажег свет и увидел, что она укрыта одеялом по самую шею. Видна была только белокурая головка, которую я разыскивал целый день.
В это мгновение я понял, насколько справедливо странное выражение: «кровь застыла в жилах». Волосы зашевелились у меня на голове. Не знаю, как долго я стоял в дверях и смотрел на белокурую головку, неподвижно лежавшую на моей подушке. Потом подошел поближе. Люси спала. Спала сладким сном.
Я постоял, глядя на нее. Во сне лицо ее было простодушным и беззащитным. Она казалась ребенком; она даже спала, по-детски приоткрыв рот.
Я зажег ночник. Она лежала без движения.
— Люси! — окликнул я.
Она открыла глаза. Сначала голубые глаза смотрели отчужденно. Потом она взглянула на меня в упор и тотчас рывком села на кровати. Она натянула на себя одеяло до самого подбородка.
— Мартин! Ты напугал меня до смерти.
Ну и ну! Оказывается, это я ее напугал!
— Это ты напугала меня до смерти, Люси. Не говоря уже о том, что ты до смерти напугала своих домашних и поставила на ноги всю полицию.
— Полицию!.. Мартин… помоги мне… Я… Полиция.
И вдруг, без всякого перехода, она заплакала. Уткнулась лицом в подушку и заплакала навзрыд.
Я сел и стал ждать. Я решил дать ей выплакаться. В конце концов должна же она когда-нибудь перестать. Так я, по крайней мере, надеялся. Спешить было некуда.
Через некоторое время рыдания стихли. Она еще полежала всхлипывая. Потом обернулась ко мне.
— Ты не позволишь им забрать меня, Мартин?
Глаза-незабудки расширились от слез и страха.
— Накинь халат, Люси, и пойдем с гостиную. Там нам будет удобней поговорить.
— Мой халат…
Она отбросила одеяло. На мгновение у меня мелькнуло опасение — я вспомнил ее былые уловки. Вспомнил кружева, вырез и прозрачный нейлон.
Но тут она спустила ноги с кровати — на ней была моя пижама!
— Придется тебе дать мне свой халат, Мартин. У тебя нет халата поприличней?
— Мой халат в доме полковника Лунде, — сказал я. — Вот возьми купальный.
— Он слишком велик, — возразила Люси.
Ах вот как! Мой купальный халат ей, видите ли, велик. Я почувствовал, что начинаю злиться. Но все же я не утратил способности мыслить и понял: я злюсь просто потому, что у меня отлегло от души.
— Идем в гостиную, — сказал я.
Она поплелась впереди меня. Было так странно видеть ее на низких каблуках. Она сразу стала маленькой. Маленькой, по-детски беспомощной и какой-то трогательной. Она прошла в дальний угол и села на мой личный, неприкосновенный стул. Потом достала спичку и зажгла камин.
Я зажег спиртовку. До половины наполнил кофейник водой. Потом заварил кофе и разлил его по чашкам.
— Пей, Люси.
Она, как послушный ребенок, стала прихлебывать кофе. И молчала. Я осушил свою чашку.
— Наверное, я была в каком-то забытьи, Мартин… Я спала… Мне привиделся кошмар… Будто кто-то пришел, чтобы забрать меня. А оказалось, что это ты. Ох, Мартин, если бы ты знал, как я рада, что ты здесь…
Она отставила кофейную чашку, чашка задребезжала о блюдце, и тут — словно кто-то нажал кнопку или отвернул кран — Люси опять заплакала в три ручья.
Я разбираюсь в женских слезах: с первого взгляда было ясно, что эти непритворные.
Мне снова пришлось пустить в ход мой носовой платок. Я извлек его из кармана и протянул Люси.
— Могу я на тебя положиться, Мартин?
— Можешь.
— Ты, наверное, удивляешься, почему я здесь.
Я удивлялся не столько, почему она оказалась здесь, сколько тому, как она сюда попала.
— Как ты сюда вошла, Люси?
— Я давно уж присматривалась к твоим ключам. Однажды на Холмеиколлосене ты оставил их на своем ночном столике, Я сняла слепок с ключей, а потом положила их на место. Это было легче легкого.
Она совершенно успокоилась.
— Ты что-нибудь ела, Люси?
— Я поела фрикаделек. У тебя уйма консервных банок, Мартин, и все сплошь рыбные фрикадельки.
— Я люблю рыбные фрикадельки, — сказал я.
— Но больше я ничего не ела, А выйти я боюсь. Налей мне, пожалуйста, еще немножко кофе, Мартин.
Я налил ей еще чашку кофе.
— Ты спросила, можешь ли ты на меня положиться, Люси. Я ответил, что можешь. Но я тоже кое о чем хочу тебя спросить. Зачем ты здесь прячешься?
Она бросила на меня взгляд поверх своей чашки. Рукава моей пижамы были слишком длинны для ее рук. Глаза у нее не были подведены, губы не накрашены, непричесанные белокурые волосы распустились по плечам — и право же никогда еще она не была так хороша.
— Потому что не хочу, чтобы меня арестовала за убийство, — сказала она.
В ее голосе не было никакого наигрыша, она говорила совершенно искренне, она просто констатировала факт.
— С чего вдруг тебя арестуют за убийство, Люси?.
Она улыбнулась.
— Я не такая дурочка, как ты считаешь, Мартин. И как считают все остальные. Я уверена, что Карл-Юрген обнаружил на револьвере отпечатки пальцев. И уверена, что мои. Я всегда понимала, что все это направлено против меня.
— Да, Люси, отпечатки пальцев твои.