«Треба знаты, як гуляты». Еврейская мистика
Шрифт:
— Но ведь это займет уйму времени, — возразил Моше, вспомнив бесконечно длящиеся судебные процессы в Израиле.
— Об этом можешь не беспокоиться, — усмехнулся Вацлав. — Мировой судья нашего округа — мой партнер в теннисном клубе.
Через три часа Вацлав и Моше предстали перед судьей. Тот внимательно выслушал обе стороны, задал несколько вопросов, сосредоточенно поразмышлял минут десять и принялся диктовать секретарше решение. Тело покойного надлежало кремировать, пепел разделить на две равные части, одну из которых захоронить на христианском кладбище, а вторую на еврейском.
— Соломон
Вацлав же выглядел полностью удовлетворенным. Решение судьи представлялось ему мудрым и объективным. В кремации он не видел ничего дурного, и когда Моше решительно возразил, он от удивления даже приоткрыл рот.
Впрочем, удивление тут же сменилось жестким поджатием губ. Вацлав заговорил решительным, не допускающим возражений тоном, каким, он, наверное, изъяснялся со служащими своей компании. От формальных родственных чувств не осталось и следа.
— Я вижу, братец, ты хочешь, чтобы все было только по-твоему. Без малейших компромиссов. Хорошо, я готов тебе уступить. Но только в одном-единственном случае.
Вацлав на секунду замолк, вперил тяжелый взгляд в переносицу Моше и продолжил:
— Если ты поедешь со мной к адвокату и письменно откажешься в мою пользу от причитающейся тебе доли наследства.
Спустя десять дней Моше пересекал океан. По какой-то случайности на борту авиалайнера не оказалось заказанной для него кошерной порции, и ему пришлось лететь голодным. Разглядывая белые глыбы облаков, клубящиеся под крылом, он думал об отце, о законе, о деньгах. Про наследство Моше решил умолчать. В конце концов, на него никто не рассчитывал. Ну, и кроме того, что-то он все-таки привезет. Вацлав, прощаясь, сунул в карман Моше чек. Он обнаружил его, проходя контроль. Чек на пятьдесят тысяч долларов. Конечно, не десять миллионов, но тоже сумма немалая. Зато отец лежит на еврейском кладбище, и в головах стоит плита не с крестом, а с магендавидом. Таким же самым магендавидом, под которым покоятся его предки на заброшенном кладбище крохотного польского местечка. Таким же, под которым ляжет и он, Моше, когда время придет, под которым упокоятся его дети, и внуки. И разорвать эту цепь не смогут никакие миллионы долларов.
Треба знаты, як гуляты
Записано со слов раввина Нусана Станиевского, Реховот.
Лет сто пятьдесят тому назад жили в небольшом белорусском местечке два друга — Рувен и Янкл. Сидели на одной лавке в хедере, женились в одном и том же году, места в синагоге тоже были рядом. Но Рувен преуспел в деловых комбинациях и разбогател, а Янкл остался нищим. Много раз Рувен предлагал другу помощь: купить новый дом, дать денег на корову, справить обновки детям и жене. Но Янкл каждый раз отказывался.
— Написано в наших книгах, — повторял он, — счастлив ненавидящий подарки. Всевышний дает мне все необходимое, и если не посылает большего, значит, я в нем не нуждаюсь.
— Ты, может быть, и не нуждаешься, — возражал Рувен, — но вот твоя жена и дети были бы очень рады новым туфлям или платью.
— С Б-жьей помощью, —
Когда пришло время выдавать замуж дочерей, Янкл оказался в сложном положении. Для свадеб и приданого нужны деньги, много денег, а взять их было неоткуда. И тут Рувену пришла в голову блестящая мысль.
Перво-наперво он уговорил Янкла поехать за советом к ребе из Александрова. Ну, если уже поехал, взять с собой жену и дочерей, чтобы попросить у ребе благословения. Вместе с семьей Янкла Рувен послал и трех своих девочек и под этим предлогом дал денег на всю поездку.
Янкл отсутствовал два дня, и за это время Рувен осуществил свой план. Он знал, что в самом дальнем ящике комода у Янкла запрятаны золотые часы его отца, единственная дорогая вещь в доме, с помощью которой он наделся справить свадьбу старшей дочери. Рувен пригласил двух кошерных свидетелей — габая синагоги и шойхета, пришел с ними ночью к пустому дому Янкла и сказал:
— Сейчас я разобью стекло, заберусь в дом и украду золотые часы.
Свидетели посмотрели на Рувена, как на сумасшедшего.
— Мой план состоит вот в чем, — поспешил объяснить Рувен, — когда станет известно о краже, вы заявите в суде, что видели вора. Меня заставят вернуть часы Янклу и добавят штраф в размере стоимости часов. Я заплачу оценщику, чтобы он завысил в десять раз эту стоимость, и таким образом наш гордец будет вынужден взять у меня несколько тысяч рублей, которых ему хватит на приданое дочерям!
Шойхет и габай поразились хитроумности Рувена и праведности его намерений. Человек приносил себя в жертву, становился вором, и все для того, чтобы помочь другому еврею.
— Честь тебе и хвала! — вскричали они хором, пожимая руку Рувену. — Хвала и честь!
Рувен разбил стекло, залез в дом, взял часы, выбрался наружу и показал их свидетелям.
Когда Янкл вернулся из поездки, то сразу обнаружил пропажу. Ведь Рувен оставил открытым ящик комода, да еще выбросил наружу все его содержимое.
Расстроенный Янкл пришел к раввину местечка.
— Ребе, что теперь делать? Последнюю надежду погубил проклятый вор.
Ребе собрал суд, бейт-дин, и он постановил: каждый, кому известно, что-либо о пропаже часов, обязан явиться в суд и рассказать. Шойхет и габай тут же пришли к раввину.
— Часы взял Рувен, — заявили свидетели.
— Наш Рувен? — не поверил своим ушам раввин.
— Да, наш, — подтвердил габай. — Тот самый, с бородой и пейсами, в большой шляпе и сюртуке, с цицит до колен. Друг Янкла.
— Не может такого быть! — воскликнул раввин.
— Может, — стояли на своем свидетели.
Вызвали Рувена. Он явился радостный, с толстым кошельком, едва умещавшимся в кармане. Тут же признал свою вину, выложил на стол перед судьями часы и представил письмо оценщика, которому собирался их продать.
— Неужели эти часы так много стоят? — с сомнением покачал головой раввин.
— Стоят, стоят! — воскликнул Рувен. — Это редкие, дорогие часы с инкрустацией ручной работы.
Не понимая, чему так радуется вор, судьи вынесли решение, и Рувен тут же отсчитал штраф. Многие из присутствующих первый раз в жизни видели такое количество денег.