«Треба знаты, як гуляты». Еврейская мистика
Шрифт:
В крохотном домике на окраине Меджибожа жили реб Гейче и его жена Стерна. Жили очень и очень бедно, впроголодь. Одежда — заплата на заплате, обед — кусок черного хлеба, луковица да щепотка соли. Самое великое пиршество Стерна устраивала в шабес, когда на столе появлялся кугл — запеканка из лапши с гусиным жиром. На самого гуся денег никогда не хватало.
— Уф, — отдувался реб Гейче, отваливаясь от стола, после трех кусков кугла. Больше он не мог съесть: желудок, не привыкший к еде, отказывался принимать так много пищи.
— Я чувствую себя царем Соломоном на пиру с царицей Савской! — восклицал
Стерна благодарно улыбалась, и не было в тот миг никого счастливее во всем Меджибоже.
Стерна во всем поддерживала мужа. И в том, что другим казалось странным, она тоже всецело следовала за ним. А странным окружающим казалось вот что: как бы тяжело ни складывались обстоятельства, реб Гейче никогда и ни у кого не брал ни единого гроша.
В начале их супружеской жизни такая убежденность не вызывала у молодой жены удивления: Гейче, тогда еще совсем не реб, а молодой парень с курчавой бородкой, неплохо зарабатывал. У него была бондарная мастерская — покосившийся сарай, в котором он собственноручно изготавливал бочки. Бочки для соленых огурцов, и кадушки для капусты, бочонки для грибов, бочки для воды и вина, бочаги для пива — да мало ли для чего может понадобиться в хозяйстве хорошая бочка.
Под хупой — благодаря щедрым подаркам жениха — Стерна стояла расфуфыренная, что твоя барыня. Жених сиял, точно звезда, и казалось, они всегда останутся таким молодыми и счастливыми. Но с годами дела у Гейче шли все хуже и хуже. В Меджибоже появились более ловкие бондари, работавшие и быстрее, и качественнее. От его бочек постепенно все отказались, ему пришлось забросить бочажное дело и промышлять случайными заработками.
Но от своего принципа — не зависеть от милостей людских — реб Гейче не отказывался ни в сытые дни, ни когда над его головой сгустились облака суровой нищеты.
Довольно часто ему с женой и детьми приходилось засыпать голодными. В доме стало пусто, все ценное потихоньку продали и проели, от голых стен и холодной печи веяло холодом и скукой. Но реб Гейче и Стерна не унывали, и надеялись на Всевышнего с теми же теплотой и уверенностью, с какими прославляли Его в счастливые годы благополучия.
Как-то раз реб Гейче совершенно не повезло с заработком. В пятницу после полудня он, понурившись, вернулся домой и на вопросительный взгляд жены лишь вздохнул, сокрушенно и горестно.
— Эту субботу мы останемся голодными, Стерна, — сказал он и снова тяжело вздохнул.
— Но, Гейче, в шабес нельзя поститься, Гейче! — вскричала Стерна.
— А кто тебе сказал, что мы будем поститься? — удивился реб Гейче. — Слава Б-гу, за воду из колодца пока платить не нужно! Разведи огонь, поставим на плиту большой казан, и всю субботу будем пить горячую воду.
— Дрова тоже кончились, — вздохнула Стерна.
— Значит, будем пить холодную, — отозвался Гейче и стал собираться в синагогу. Делать в доме все равно было нечего. Он решил прочитать до начала субботы всю книгу Псалмов и попросить Всевышнего сжалиться над его женой и детьми.
Уходя, реб Гейче на всякий случай предостерег жену ни в ком случае не обращаться за помощью к соседям.
«Женщины слабы, — думал он, глядя в прекрасные глаза жены. — На
— Послушай, Стерна, — вспомнил он уже на пороге, — еды дома нет, готовить нечего, пусть хоть чистота будет. Возьми старших девочек и наведи порядок, точно перед Пейсахом.
В субботу Бааль-Шем-Тов молился очень долго. В других синагогах Меджибожа прихожане давно расходились по домам, а его ученики все еще стояли за спиной учителя, наблюдая, как он дрожит перед Всевышним, полностью погруженный в молитву.
В ту субботу молитва шла как обычно: глубокая темнота окутала Меджибож, холодный ветерок небрежно трепал соломенные крыши изб, из еврейских домов еле слышно доносились субботние застольные песнопения, а Бааль-Шем-Тов стоял и стоял, погруженный в единение со Всевышним. В каких высотах блуждала его душа, какие тайны раскрывались перед ней — кто знает?
Вдруг Бааль-Шем-Тов развел руками, словно удивляясь чему-то, и громко засмеялся. Ученики насторожились — такого до сих пор не бывало: учитель смеется во время молитвы!
Но спустя секунду смех прекратился, и в синагоге снова воцарилась чуткая тишина. Спустя десять минут Бааль-Шем-Тов вновь разразился радостным смехом. И снова все смолкло.
Когда учитель засмеялся в третий раз, ученики не на шутку встревожились. Нет, особенных поводов для беспокойства не было, радостный смех — это не горестный плач. Но в синагоге происходило нечто непонятное, а неизвестность всегда порождает тревогу.
После окончания молитвы Бааль-Шем-Тов отправился на кидуш, и ученики гурьбой последовали за ним. Лишь после окончания трапезы один из учеников решился спросить учителя о причине его троекратного смеха во время молитвы.
— Живет в нашем местечке еврей по имени Гейче, — ответил Бааль-Шем-Тов. — Сегодня он пошел в синагогу в полной уверенности, что будет ужинать, завтракать и обедать холодной водой. Но, вернувшись из синагоги, он отворил дверь своего домика и увидел горящие свечи, стол, уставленный разнообразными яствами, счастливые лица детей и жены. В нос ему ударил дивный аромат субботних блюд. Гейче решил, что жена, вне всякого сомнения, нарушила его просьбу и обратилась за помощью к соседям. Иначе ведь невозможно объяснить изобилие, внезапно осенившее пустой дом. Однако реб Гейче сдержал волнение и решил объясниться с женой после кидуша.
Он спел все субботние гимны, поздоровался и попрощался с ангелами, произнес кидуш и блаженно захмелел от вина. Осторожно поглядывая в сторону жены, реб Гейче готовился задать ей неприятный вопрос, но не успел, Стерна опередила его.
— Ты, наверное, удивляешься, — спросила она, — откуда на столе столько всякой еды? Не волнуйся, я не нарушила наше правило. Когда ты попросил меня навести в доме порядок, я отрядила девочек вытирать пыль, подметать и мыть пол, а сама принялась за уборку шкафа. Давненько я в него не заглядывала, и вот, на верхней полке, под всяким старым тряпьем обнаружила свое свадебное платье. То самое, — тут Стерна сладко вздохнула, — которое ты мне когда-то подарил. На нем были золотые пуговички. Я совсем-совсем позабыла об этом платье. — Стерна вздохнула еще раз, но уже не сладко, а с грустью. — Пуговицы я немедленно срезала, продала и на вырученные деньги купила еды.