Требуется добрый человек

Тресков Василий

— Фух, еле донес, — тяжело вздохнул он, — ну и штучка…

— А это что такое? — спрашиваем у него.

— Агрегат какой-то. Шеф приказал в вашу комнату поставить, — буркнул Гришка и ушел.

Мы перестали пить чай и обступили ящик. Ящик недовольно урчал, и глаз индикатора грозно смотрел на всех.

— И что это его к нам поставили? — засуетились женщины. — Может, это холодильник такой? Как раз продукты хранить.

— Нет, это кондиционер!

— Это, видимо, новая счетная машина — ЭВМ, — мечтательно произнес Бельчиков, — и нас пошлют на переквалификацию на месяц, и все это будет в рабочее время.

— Нет, это

компьютер, — авторитетно изрек Колесов, который все знал, — такая новинка подсчитывает, кто сколько рабочего времени теряет, а потом все это помножает на рубли и высчитывает из зарплаты… Я об этом в одном иностранном журнале читал, там, за~рубежом, на фирмах такие счетчики устанавливают. Чихнул, допустим, в рабочее время, так сразу полдоллара долой, зевнул — доллар, а если еще чай будешь пить в служебное время, так еще должен останешься.

— Да что ты? Вот капиталисты загнивающие. Это же античеловечно, — возмутилась Абрикосова, любительница чая и телефонных разговоров в служебное время.

— Такие компьютеры устанавливают в цеха, где план не выполняют. А так как наш отдел третий год отстающий, — говорил Колесов, мрачно улыбаясь, — вы угадываете ход моей мысли…

Колесов был голова. Он нам часами в служебное время такие истории про летающие тарелки рассказывал, что сердце леденело и, конечно, сразу тогда становилось не до расчетов. А один раз он, будучи на рыбалке, даже лично видел космонавтов-инопланетян в тарелках, а один из них попросил у него три рубля взаймы.

Абрикосова и Бельчиков стали собирать посуду и складывать ее в сейф.

Ящик вдруг сердито заурчал и замигал глазком, напомнив нам чем-то шефа в гневе.

Я спрятал роман-детектив в стол и принялся вместо него читать инструкцию по технике безопасности. Матвеева и Ласточкина отложили на время шитье юбки и взялись за отчеты. Абрикосовой позвонила ее подруга из магазина «Косметика». Абрикосова покосилась на грозный ящик, тихо сказала в трубку: «Я занята, позвони домой после работы». И тут же углубилась в расчеты производственного баланса.

— А кроме того, — нагнетал напряженность Колесов, — этот компьютер транслирует шефу всех нас в его телевизор, как хоккейный матч. Ему все видно, кто борется за шайбу, а кто баклуши бьет. — Мы работали, не поднимая головы. Только компьютер щелкал.

Через месяц отдел вышел в передовые. Нам дали премию. И шеф всех благодарил. Вот что значит техника…

Ничего, что потом выяснилось, что этот ящик оказался освежителем воздуха. Мы продолжали работать в том же темпе.

ЧТО ТЫ ДЕЛАЛ В ЧЕТЫРНАДЦАТЬ ЛЕТ?

Игнашкина Лора — мать-одиночка. Ее сын Петрик рос на глазах нашего отдела. Вместе с ним мы переболели свинкой, диатезом, ангиной, коклюшем… Делали прививки в садике, разучивали песенки «Антошка» и «С голубого ручейка», шили карнавальный костюм зайчика. В первом классе вместе с Петриком решали алгебраические задачки и писали сочинения: «Как я ходил в кино» и «Где я провел лето». Но чем дальше, тем воспитывать Петрика становилось сложнее. На решение тригонометрических задач с поперечными плоскостями и

усеченными конусами были брошены конструкторская группа и совет рационализаторов при нашем заводе. Остальные, кто не был занят решением школьных задач, занимались поиском модных джинсов и ботасов для Петрика… Петрик уже стал посещать дискотеки… Он вступал в пору трудного возраста. Лора заметно осунулась, в глазах ее сквозил беспокойный вопрос: «Что вы делали, когда вам было четырнадцать лет?»

Его она задавала всем…

Сначала машинистке запенсионного возраста Кларе Никитичне.

— В 14 лет! О! Шарман! У меня был роман с гвардейским офицером… Мы с ним познакомились на катке. — Глаза у Клары Никитичны заблестели молодым задором.

— А ему тоже было четырнадцать?

— Нет, ему было двадцать восемь и двое детей… Но какой это был гусар, усы до ушей, взгляд орлиный…

Лора шарахнулась от бравой старушки и подошла к главбуху, Сергею Сидоровичу, человеку степенному и уравновешенному.

— В четырнадцать лет я пошел на завод работать, детство тяжелое было… Так что не до джинсов было. — Он задумчиво посмотрел в потолок и улыбнулся. — А еще помню, как подцеплюсь за трамвай и с ветерком по улице… Милиция за тобой гонится, свистит, а ты едешь, как на паруснике в открытом море…

— Фи, Сергей Сидорович! Кто бы мог подумать, — отпрянула она от него.

К тридцатилетнему Матвееву она вообще не захотела подходить. Он до сих пор по дискотекам ходит, с женами разводится и на работу опаздывает.

— В 14 лет я любил читать книги, — он подошел к ней сам, — и играть в шахматы. Может, пойдем сегодня в ночной бар, поговорим о воспитании детей?

Лора строго одернула его.

Директор любил в 14 лет собак, а передовик Галкин прыгать через канавы… Лора долго думала, что делала она в 14 лет, и, так и не вспомнив, решила, что любила поливать цветы.

— Петрик, — позвонила она домой, — полей цветы на окне.

— Хорошо, — донесся из трубки по отделу его бас, — сейчас я попрошу Марину, она очень любит поливать цветы…

— Какая Марина? — вскричала Лора.

— Одноклассница, мы вместе готовим черчение.

— Сергей Сидорович, — в истерике кинулась она к степенному бухгалтеру, — вы в 14 лет готовили черчение вместе с одноклассницами?

— В 14 лет я пошел работать, зарабатывать себе на хлеб, не висел на шее у родителей, не то что нонешняя молодежь, — начал он серьезно, — не до джинсов было, — но тут он зажмурился, выискивая из своей памяти приятные воспоминания… — Правда, нравилась мне соседка. Востроглазая, шустрая такая. Я ее все любил при случае за косу дернуть. Эх, где мои четырнадцать лет. Один радикулит сплошной…

И Лора успокоилась, если в 14 лет даже Сергей Сидорович позволял себе кое-какие шалости, то у Петрика все еще впереди…

ДВЕРЬ

Около входа — толпа. Все ждали, когда откроют дверь. Пересчитывались, переписывались.

— А что там, за дверью? — спрашивали вновь прибывшие…

— Говорят, что кроссовки или джинсы.

— Да что вы! Там, за дверью, в загранкомандировки посылают.