Требуется волшебница. (Трилогия)

Набокова Юлия

– Хорошо бы, – хмыкнул кот. – Это значит, приворотное зелье, которым ты его опоила, перестало действовать. А может, и наоборот! – Он красноречиво приподнял ухо.

– Что, наоборот? – насторожилась я.

– А того, – снизошел до пояснения кот, – что он, может, до сих пор по тебе сохнет и приехал к Любаве за ее отваром в надежде добиться от тебя взаимности.

– Кошмар! – ужаснулась я. – Варфик, с этого дня все напитки первым будешь пробовать ты. И если ты не сбрендишь от любви к Илюше, тогда и я их выпью.

– Да погоди ты, – поморщился кот. – Ничего еще не ясно.

– Как же выяснить-то?

– Пойди да спроси, – фыркнул он.

–

Варфик!

– Тогда пошли подглядывать. Только тсс! Тихо!

Мы проскользнули мимо увлеченного трапезой Конька-горбунка (тот уже обглодал всю грядку с астрами и принялся за соседнюю, с ромашками) к стене дома. К счастью, окна Любавиной избушки были расположены низко и заглянуть в них не составляло никакого труда. Мы с котом обежали три окошка, прежде чем я углядела вихрастую макушку Ильи и склонившуюся к нему женскую голову.

– Они что, целуются? – прошептала я.

Варфоломей, который крутился у моих ног и не мог видеть происходящего в избе, от такого анонса подпрыгнул как теннисный мяч, и повис на подоконнике, с любопытством заглядывая внутрь.

Гость и хозяйка шевельнулись, и я разочарованно вздохнула. Они не целовались, а о чем-то переговаривались, и между ними на столе стояла склянка воды, перевязанная алой лентой.

– Люблянка, – опознал бутылочку Варфоломей. – Для тебя, похоже.

Илья тем временем отвязал от пояса тугой кошель и выложил на стол золотую монетку.

– Гляди-ка, подорожала уже! – присвистнул кот и зашептал: – Раньше Любава две серебрушки брала. А может, объегорить дурака решила. Видит же, что он последние порты отдаст, только бы отвар заполучить.

Пухлая ладошка Любавы накрыла золотой кругляш, кулачище Ильи сграбастал бутылочку с приворотным зельем. Сделка состоялась.

– Ну все, – мрачно прокомментировал кот, – теперь прячься. А не то увидит тебя Илья, одним кулаком за шкирку схватит, другим – в уста отвар вольет, и все – побежишь под венец вперед него. И что я потом Ивану твоему скажу?

Меня передернуло от подобной перспективы, и я быстро шмыгнула за угол – подальше от крыльца, где меня мог заметить богатырь.

Вскоре затрещали сени, пропуская Илью на крыльцо. Богатырь распрощался с Любавой, взгромоздился на конька и унесся восвояси. А хозяйка, только сейчас заметившая урон, нанесенный горбунком ее цветочным грядкам, вскрикнула и сбежала с крыльца. Затаившись на заднем дворе, я слышала, как она повздыхала над погибшими цветами и поднялась в дом.

Варфоломей шмыгнул за ворота убедиться, что богатырь не вернется, а я украдкой заглянула в горницу и застала диковинную картину. Любава быстро убрала со стола кружку, из которой она потчевала Илью, смахнула крошки, сбегала к сундуку и водрузила на стол кусок бересты. Затем уселась на скамью, придвинула бересту и что-то быстро написала на ней угольком. Потом отложила уголек в сторону и принялась пялиться в бересту, нетерпеливо кусая губы и словно ожидая, что на бересте проявятся зашифрованные письмена. На подоконник тем временем запрыгнула белая кошка и с любопытством уставилась на меня. «Как это ее Варфоломей проглядел, – усмехнулась я. – Иначе уже давно у крыльца крутился бы и мяучил, вызывая красотку на свидание». Кошка повернула голову, и я вновь увидела Любаву. Чародейка радостно вскрикнула, склонилась над берестой и стала водить пальцем, словно читая строчки. Затем ненадолго задумалась, подняла голову к потолку, в задумчивости погрызла уголек, отчего краешек губ окрасился черным, и, наклонившись

к бересте, быстро-быстро заводила угольком. Мне даже любопытно сделалось, что же такое она там пишет – любовное послание придумывает или новый рецепт приворотного зелья сочиняет.

Но тут вернулся Варфоломей, доложил, что горбунка вместе с всадником и след простыл, и я, пригибаясь у окон и стараясь не попасться на глаза хозяйке, припустила к крыльцу. Теперь мой черед нанести визит чародейке. А на случай если богатырь надумает вернуться, Варфоломей покараулит у калитки и подаст знак.

На мой стук в дверь изба отозвалась приветственным грохотом и быстрыми шагами. Дверь отворилась, явив моему взору две дыне подобных груди, тесно обтянутые красным сарафаном. Я в удивлении отступила назад и только так смогла разглядеть кудесницу любовной магии целиком. Любава была высокой, полной, явно не избалованной сельским фитнесом барышней. Материала ее платья вполне хватило бы на парашют, а сама она напоминала воздушный шар, раздутый до предела. Диссонанс в ее знатные формы вносила только коса, мышиным хвостиком смотревшаяся на фоне мощных плеч, широкой шеи и баллонообразных рук. В остальном Любава была миловидна и белокура. Так выглядела бы Барби, будь она на центнер побольше.

Пока я молча пялилась на хозяйку дома, та с не меньшим любопытством разглядывала меня.

– Знаю-знаю, что привело тебя ко мне, – с улыбкой Деда Мороза сказала Любава. Глаза ее были такой синевы что не будь мы в Лукоморье, я бы не сомневалась, что эта морская синева – заслуга контактных линз.

– Откуда? – насторожилась я. В мои планы не входило сразу выкладывать все карты.

– Я смотрю прямо в сердце, – нараспев произнесла Любава, – и вижу все печали твои.

Я промолчала, обдумывая, какие именно из моих печалей открылись чародейке, а та, ободренная моим замешательством, продолжила:

– Вижу, грусть-тоска по молодцу доброму, пригожему твое девичье сердце иссушила.

«А, это она про Ива, – успокоилась я. – А что, – я взглянула в синие глаза Любавы, взирающие на меня с материнским пониманием, – может, разузнать у нее, как там у нас сложится?»

– И не только сердце. – Любава окинула меня откровенно жалостливым взглядом и повернулась, чуть не сметя спиной дверной косяк. – Идем!

Пока я рассматривала чистенькую, убранную цветочными букетами горницу да думала, на что это она намекает, хозяйка достала из резного сундука бутыль с мутной водицей и уже знакомую склянку, завязанную алой лентой.

– Это, – она протянула склянку, – для молодца.

– Это та самая? – Я изобразила восхищение. – Люблянка?

– Она, родимая, – ласково улыбнулась Любава. На колени ей запрыгнула кошка, и хозяйка почесала ее за ушком.

– Наверное, дорогая? – закинула удочку я.

– Для тебя – две серебрушки.

– Для того, кто любит, наверное, и золотого не жалко, – будто бы невзначай заметила я.

– Да уж. – Любава фыркнула. – Вот только перед тобой богатырь являлся. Люблю – не могу, хочу, чтоб девица моей была, все на свете отдам.

Я судорожно сглотнула:

– И что?

– Брехал, – разочарованно вздохнула она. – Волшебного коня пожалел.

– Но ты ему все равно помогла?

– А как же, – усмехнулась Любава, убирая в сундук шелковый Илюшин кошель, набитый монетами. – Так помогла, что он теперь вовек меня не забудет! А это, – она придвинула ко мне бутыль с мутным содержимым, – для тебя. Быстротолст!