Требухашка
Шрифт:
Я вспоминаю удар, вспоминаю кровь, кишки на асфальте, вспоминаю пустую оболочку. Не может этого быть.
— Я тоже так говорю. А он уперся. Говорит что чувствует. Здесь он, жив еще уродец. А раз так, то Требухашка точно у тебя… и не ври мне, тварь!
Он долго ругается, я слушаю и смотрю, как заканчивается дождь. Струи с неба слабеют, как по команде — тучи расходятся, открывая пространство для лунного света.
— Я жду тебя наверху. Менты не скоро опомнятся, поверь моим крыльям, но не будем рисковать зря. Через пятнадцать минут не явишься с Требухашкой в охапку — твой Лёлик не жилец.
— Стой!
Гудки. Я тупо смотрю на экран и на всякий случай выставляю таймер
Если идти домой, то я тоже присоединюсь к мертвецам. А если нет, то из-за меня умрет одноклассник. Сунул руку в карман и нащупал железо, ну пока с собой кастет — шансы выжить еще имеются. Погнали.
Глава 15
1.
Не люблю, когда бросают трубку во время разговора. Не люблю, когда меня обзывают. Не люблю, когда угрожают моим друзьям, хоть и бывшим. Ненавижу насильников, убийц и педофилов. Может я для того я явился на свет, чтобы в конце никчемной жизни уничтожить одного, а потом будь что будет.
Подъезды пролетают мимо один за другим. Из-под ног взлетают брызги воды, я уже полностью мокрый до пояса, хоть и стараюсь избегать глубоких мест, но она здесь повсюду, хорошо, что сверху уже не льёт, как из ведра. Останавливаюсь отдышаться перед последним рывком и вспоминаю твареныша, которого кормил требухой на кухне. А ведь мы могли подружиться.
Здание нависает над двором черной тучей чёрных окон.
Пять тёмных этажей и только светится лестничный проход и одна комнатка на третьем. Все жители будто вымерли или спрятались в своих норах. Только я и здание против меня. Как в фильме «Рейд». Хороший боевик, правильный, жаль только, что я не настолько крут, как главный герой. В окне кто-то мелькнул, смотрят на меня, ждут меня, и я иду. Вы хотите Требухашку? Вы получите его.
Внутри сыро и холодно, как в подвале. Первый этаж освещен тусклой лампочкой — никого. На ступеньках — никого. У двери — никого. Вы хотите моего Требухашку? Сейчас получите. Прорываюсь на кухню и слышу еле заметный запах разложения. Шкурка на месте, под батареей. Требухашка дождался.
Что-то меня морозит и бросает в дрожь. Это всё прогулки под дождём, так легко не проходят. Сейчас мне болеть нельзя, Юра ждёт Требухашку. Роюсь в шкафчиках и наконец, нахожу, то, что искал. Толстая нитка — капроновая, беру шкурку и обматываю вокруг предплечья — туго, плотно. Ниткой удерживаю так, чтобы не соскакивала. Требухашка как будто ещё теплый, обнял руку всем телом, как родной. Жаль, что ты мертвый — могли бы дружить.
Наверху кто-то включает музыку, я стою посреди кухни и задрав голову прислушиваюсь.
«Потому что есть Алешка у тебя!»
По трубам колотят. Ба-бах-бах!
— Кажется, это нас зовут, — говорю «другу», — пора идти.
Выхожу из кухни, и нога упирается во что-то одновременно мягкое и твёрдое. Оно ещё и шуршит и я наклоняюсь, чтобы рассмотреть, кожаная повязка на руке еле заметно пульсирует, но я не обращаю внимания — это крылья на полу. Небольшие, серого цвета, лежат одинокими детками. Как будто ангел сбросил их здесь во время линьки. Я дотрагиваюсь до перьев и чувствую еле заметные уколы — они реальны, перья реальны. Потом до меня доходит и тащу руку за спину — нет. Это мои перья отвалились и лежат на полу. Я падший ангел? А может ангел мести? Или я должен забрать маньяка на небо как в сериале про двух пацанов, которые разъезжали на тачке
Дом подпрыгивает, как избушка на куриных ножках. Я как раз закрываю дверь и хватаюсь за ручку, чтобы не упасть. Землетрясение? Никогда не видел землетрясения, вроде бы какие-то толчки подземные должны быть, а не пульсация. То, что происходит сейчас похоже именно на пульс. Тымц! И стены вздрогнули. Бульк! И дрожь прошла по ступенькам. Бах, и резко открылись двери во всех квартирах. Во всех кроме моей, свою я удержал, хоть она и старалась, давила в плечо, чуть не выгибаясь наружу, несмотря на свою деревянную структуру. Бац! И двери захлопнулись!
Наверху слышны голоса. Кто-то кричит, но не от страха, а в экстазе. Будто американский проповедник читает молитву. Вот и пришло время Дина Винчестера. Он мне всегда больше нравился, чем Сэм. Сэм — нытик и зануда. Дин — свой в доску, наш пацан. Я — Сэм. Надеваю кастет на пальцы и становлюсь ногой на первую ступеньку. Дом подпрыгивает, где-то со шкафа слетела посуда и с грохотом разбилась об пол. Вроде бы не моя. Поднимаюсь выше. Одной рукой держусь за стену. Стена пульсирует. Повязка на руке пульсирует. Моя жизнь пульсирует. Ну и дела!
Продолжаю медленный путь наверх. Слева переливающаяся всеми красками пульсирующая стена, под ногами мягкие как шоколад ступеньки, на руке намотан Требухашка. Слева перила и бездна за ними. Сверху шаман завывает свои песнопения. Жить хорошо!
«Великий приди! Работа почти завершена! Добыча идет в руки! Ты только ручку протяни и забери свой дар. Я уничтожу его для тебя! Человек уже несет дань! Он напуган и не окажет сопротивления! Он отдаст всё и разве тебе страшны его жалкие попытки сопротивляться? Я жду тебя, О, Великий! Дай нам Крылья! Разреши оперить этот мир и улететь в следующий вместе с тобой! Мне никогда здесь не нравилось, мой Повелитель! Войди в этот портал, который Юра подготовил для тебя! Возьми мента! Возьми парня со свирелью! Позволь мне убить для тебя!»
Юра Безотчества ещё что-то кричит, когда я вхожу в ярко-освещенную комнату. Что удивительно лампочки не горят, зато большое напольное зеркало ярко светится синим. Кто-то изнутри, из зазеркалья, направил синий прожектор в комнату, ярко освещая всех присутствующих.
У маньяка шикарные крылья. Черные, густые. Размах метра на три. Занимают почти всю комнату и лениво покачиваются. Тень от крыльев накрывает тела людей в форме, которые лежат в разных позах. Я стараюсь не смотреть на них, запах подтверждает плохие мысли, нечего глазеть. А всё-таки крутые крылья у психа, настоящий Демон из Ада. Чтобы полностью поместиться в комнате Юра вынужден стоять на коленях. Он смотрит в зеркало и руки тянет к нему, молится на него и на портал, который крутится, как голодный синий водоворот. В углу я вижу Лёшку. Он жив, шевелится. Не связан, но его парализовал страх. Страх — это то, что сильнее наручников. Помню, когда в детстве меня поджидали старшие пацаны, чтобы отлупить за излишнюю принципиальность и за то, что я защищал девочек я мог бы убежать. Я был быстрее их. Я лучше знал улочки и переулочки. Я был вынослив. Но я был трус и страх надежно держал меня, как крюками. Ноги закованы в кандалы ужаса и не дают убежать. Я мог только беспомощно смотреть, как приближаются прыщавые школьники. Я был трус. А сейчас в труса решил сыграть Лёшка.