Трехгрошовый роман

Брехт Бертольд

Уайт напал на него с тыла.

– Мы же знаем, – пробормотал он, нагнувшись над бумагами, – каким образом Суэйер была лишена жизни. Бросьте это!

Свидетельницу отпустили. Все присутствующие вынуждены были признать, что она вполне могла быть той самой «одинокой женщиной», которую видели докеры. Значит, Мэкхит мог сопровождать настоящую Суэйер, как это утверждали нищие.

При сильном возбуждении представителей печати Уолли вызвал Фьюкумби, исчезнувшего без следа после первого же учиненного ему допроса.

Риггер тотчас же спросил его, где он

все это время находился.

Уолли ответил за него:

– Он находился под особой охраной. Мы стремились оградить его от каких бы то ни было случайностей. Как-никак, госпожа Суэйер пала жертвой подобной случайности.

Фьюкумби спокойным тоном изложил все, что ему было известно о покойной. Мэкхит вызвал ее на свидание. Она осталась ждать его, а он, Фьюкумби, ушел. Она, по-видимому, рассчитывала добиться от него материальной поддержки. Возможно, что она также намеревалась припугнуть его, так как кое-что о нем знала.

Риггер встал:

– Не боялась ли госпожа Суэйер обвиняемого?

– То есть как это?

– Не опасалась ли она, что он с ней что-нибудь сделает, например столкнет в воду?

– Вряд ли! Тогда она не пошла бы на свидание с ним.

– Совершенно верно, Фьюкумби. В таком случае она не пошла бы на свидание с ним. Стало быть, она ничего не говорила о своих опасениях?

– Нет.

Тут поднялся толстяк Уайт. Пронзительным фальцетом он спросил, действительно ли госпожа Суэйер так-таки не боялась господина Мэкхита? Не опасалась ли она, например, каких-либо экономических санкций с его стороны?

Бывший солдат ответил не сразу. Помедлив, он спокойно сказал:

– Конечно, она понимала, что в деловом отношении он не станет особенно с ней церемониться. В этом смысле она его боялась.

– Совершенно правильно, – сказал Уайт и сел с победоносным видом.

Уолли слушал ухмыляясь.

– Есть и третье соображение, не правда ли? – вмешался он. – Желание получить материальную поддержку и испытываемая ею нужда могли оказаться сильней, чем страх перед физической расправой! Вы только что убедились, сколь мало считаются, скажем, уличные женщины с грозящими им опасностями! Господа, я защищаю здесь интересы двух сирот. Из показаний господина Фьюкумби мы можем заключить, что эта мать подавила свой страх, когда дело шло о куске хлеба для ее детей.

Вслед за этим Мэкхит подтвердил, что записка с вызовом Мэри Суэйер на свидание была написана им. Почерк же Мэри Суэйер был ему, по его словам, неизвестен. Он и в самом деле не знал ее почерка, иначе он в свое время опознал бы автора того письма о Ноже, которое так долго таскал в бумажнике.

Председатель объявил перерыв на обед. Полли поспешила к мужу; кроме них, в комнате находились только оба адвоката. Сидя в углу, они спорили о методах защиты.

Мэк и Полли съели по сандвичу. Он был чрезвычайно удручен ходом дела. Между прочим, он спросил, что означало дурацкое замечание УОАЛЖ «Весь вопрос в том, получают ли те, кто изготовляет эти пуговицы, за свою работу сполна».

– Это прямо-таки неслыханное бесстыдство, – возмущался

Мэк. – Он, конечно, хотел этим сказать, что мои товары – краденые. Допустим, я продаю пуговицы. Допустим, я их с этой целью покупаю, скажем, у обанкротившихся мелких фирм. По сути дела, это то же самое, как если бы я их крал; ведь я не плачу за них полной цены! А если бы я даже и платил этим фирмам полную цену? Не они же изготовили пуговицы! Они украдены у тех, кто их изготовил, то есть у пуговичников, даже если допустить, что последние получили то или иное вознаграждение. Сполна они за свою работу, естественно, не получили – иначе откуда взялась бы прибыль? Я говорю прямо: я не вижу особенной разницы между воровством и «закупкой». Уолли мне за это заплатит. Он нанес мне моральный ущерб!

Полли была с ним вполне согласна.

За это время она похорошела еще больше. Летом она много плавала и загорала – разумеется, в защищенных от нескромных взоров местах из-за беременности. С рук ее еще не сошел легкий загар; впрочем, выше локтей они были белы – в этом нетрудно было убедиться, когда короткие широкие рукава ее блузки соскальзывали к плечам. Белизна эта производила очаровательное впечатление, и она это знала.

После перерыва первой по ходатайству Мзлли была допрошена Фанни Крайслер.

Под глазами у нее были тени, и она нервничала. Ликвидация антикварной лавки сильно подействовала на нее.

Она ограничилась сообщением о том, что покойная Суэйер обращалась к господину Мэкхиту за денежной ссудой на основании их прежних дружеских отношений.

– Но ведь она, кажется, намекала, что ей кое-что известно про обвиняемого?

– Она, вероятно, имела в виду обстоятельства, сопровождавшие ее замужество, – поспешно ответила свидетельница. – Господин Мэкхит играл в этом деле роль, огласка которой могла бы быть ему неприятна.

– Что вам известно о Ноже? – неожиданно спросил Мзлли.

Она заметно побледнела под вуалью.

– Ничего, – с трудом выговорила она. – Только то, что было в газетах.

– Но ведь Суэйер угрожала обвиняемому разоблачениями и при этом упоминала о Ноже.

Фанни вновь овладела собой. Она сказала равнодушно:

– Теперь я уже не помню. Она болтала всякий вздор, так как была очень возбуждена и считала себя обиженной. Несомненно, ему было просто неприятно, что она намеревалась предать огласке их отношения.

Уайту вдруг захотелось узнать, каково было материальное положение покойной.

– Положение было неважное, но не хуже, чем у других владельцев лавок. В настоящее время все лавки переживают кризис.

– Вы служите у обвиняемого? – спросил Уолли.

– Да.

– Быть может, защита выставит на предмет выяснения деловых методов Мэкхита свидетелей, не находящихся у него на службе? – иронически сказал Уолли.

Уайт рассердился.

– Коллега, – сказал он внушительно, – по-видимому, полагает, что в Англии не осталось больше людей, говорящих правду вне зависимости от их материальной заинтересованности. Должен сказать, это очень грустно.