Трехгрошовый роман
Шрифт:
– Ровно столько, сколько обычно известно соседям.
– Хорошо ли она вела дело?
– Она была прилежна.
– Точна в денежных расчетах?
– Не очень. Если кому приходилось туго, то она отпускала товар в кредит.
– Стало быть, она не была деловым человеком в обычном смысле этого слова?
– Кто показывал ей рваные носки, тому она давала новые. Надо было только прийти к ней в сырую погоду.
– Стало быть, не деловая женщина?
Свидетель промолчал.
– Господа, – сказал Уайт, – вы видите: если эта несчастная женщина в самом деле добровольно покончила счеты с жизнью, в чем мы лично уверены, то показания, только что выслушанные вами, лишний раз доказывают, к чему приводят мягкосердечие
Судья усмехнулся.
Допрашивали пожилую свидетельницу.
– Расскажите, – предложил ей господин Уайт, – что говорила вам покойная о том, как она получила во владение лавку.
Старуха обстоятельно высморкалась. Вероятно, ей хотелось показать свой красный носовой платок.
– Ей эту лавку все равно что подарили.
– Я думал, она за нее заплатила.
– Гроши. У нее же ничего не было. Ее муж – солдат.
– Но кое-что у нее все-таки было? И те деньги, что у нее были, она отдала за лавку?
– Так она по крайней мере говорила.
– А сумму она называла?
– Да, кажется, фунтов восемнадцать или девятнадцать. Больше у нее наверняка не могло быть. Ни за что на свете!
– Но эта сумма у нее была? И ее она отдала, не так ли?
– Ей хотелось, чтобы у нее в жилой комнате было чисто, ради детей. Это очень на нее похоже – чтобы снаружи все блестело, она готова была тратить все деньги.
– А она бы потеряла их, эти восемнадцать или девятнадцать фунтов, если бы ее выселили за невзнос платы или задолженность за товар?
– Ясно. Сами понимаете.
– И что бы ей тогда оставалось делать?
– Ничего. – Старуха все время держала носовой платок в руках, точно собиралась чихнуть. Наконец она его сложила.
Заседание тянулось чрезвычайно медленно. Выяснялись детали. Ничего нового не обнаруживалось. На вопрос, что именно им известно о причинах краха их предприятий, владельцы лавок в один голос ответили: повсюду упали цены. Крестон тоже продает по бросовым ценам. Причин этого никто не знает. Определить их так же трудно, как определить, много ли дождей будет в этом году. Хуже всего, что прекратился приток товаров; но произошло это, как видно, потому, что по дешевке их негде достать. Господин Мэкхит прилагал все усилия, чтобы раздобыть товары, он сам уговорил их увеличить штаты и усилить рекламу, поэтому все запасы и кончились так быстро. Но ему ничего не удалось достать, а закупочное товарищество бросило его на произвол судьбы.
В конце концов Уайт (Риггер окончательно онемел) подытожил все, что подтверждало факт самоубийства.
Поддерживать лавку, в которую госпожа Суэйер вложила все свои сбережения, оказалось больше невозможно. Это в конце концов достаточно веский повод для самоубийства.
– Господа! – воскликнул защитник. – Мэри Суэйер не нуждалась в убийце! Для всякого, кому известны условия, в которых ей приходилось жить, ее смерть не является неразрешимой загадкой. Человек, знакомый с условиями жизни беднейших розничных торговцев, должен признать – кто принужден вести подобную жизнь, тот не может не сказать себе в один прекрасный день: довольно! Для того чтобы покончить с такой жизнью, не нужно обладать особенной решимостью. Такое подорванное долгами, абсолютно безвыходное существование (как и во множестве подобных случаев) ничем уже не может прельстить человека. Посмотрите на пристанище этой женщины. (Я сознательно не называю его жилищем! Да и вы бы не решились назвать его так.) Посмотрите на детей этой женщины! Нет, не надо на них смотреть, просто взвесьте их. Вживитесь в будни этого создания и не думайте, что для него существовали воскресенья! И в этой конуре ей еще угрожает опасность! В эту дверь стучатся кредиторы! Нет, Мэри Суэйер не нуждалась в том, чтобы ее убивал господин Мэкхит, – Мэри Суэйер сама наложила на себя руки.
Если
Уолли перебил его как раз в тот момент, когда ему больше нечего было сказать.
Он принужден, заявил Уолли, вновь задать тот самый вопрос, который час тому назад почти уж побудил господина Мэкхита к тому, чтобы раскрыть свое крайне интересное алиби. По Сити ходят слухи, что происхождение товаров, поступающих в д-лавки, покрыто мраком неизвестности. Господин Мэкхит, насколько ему известно, утверждает, что товары эти поставляются неким ЦЗТ (Центральным закупочным товариществом), так не будет ли господин Мэкхит любезен рассказать об этой фирме?
– Нет, – ответил Риггер, посовещавшись с Мэкхитом, – господин Мэкхит не желает касаться этого вопроса.
Так или иначе, сказал он, ЦЗТ – зарегистрированная фирма, в правлении которой заседают представитель высшей знати и два адвоката. Эта фирма действительно в последнее время не выполняла своих обязательств по отношению к господину Мэкхиту. Но это личное дело господина Мэкхита и товарищества, оно не может служить предметом судебного разбирательства. Он останавливается на этом только для того, чтобы рассеять впечатление, будто господин Мэкхит был единственным виновником материальной катастрофы Мэри Суэйер.
Коллега Уайт, продолжал Риггер, уже обрисовал суду крайне неблагоприятное положение д-лавок. Положение это в последнее время действительно было неблагоприятным, но не по вине г-на Мэкхита, а по вине ЦЗТ, внезапно прекратившего поставки.
Риггер сослался на ряд свидетелей, видевших своими глазами, как господин Мэкхит в критический момент, зайдя в лавку, сам засучивал рукава и помогал не только словом, но и делом.
Мэкхит вновь попросил слова.
– Тут говорилось, – сказал он, – что госпоже Суэйер жилось очень плохо. Поэтому, дескать, не исключена возможность самоубийства. Мне хотелось бы добавить, что мы, работники д-лавок, действительно исчерпали все наши силы и возможности. В неустанном стремлении служить публике мы подвергаем себя лишениям, которые могут вынести только сильнейшие. Мы торгуем несообразно дешево. Наши заработки столь мизерны, что мы поистине прозябаем. Быть может, мы слишком фанатично добиваемся возможности предложить мелкому покупателю доброкачественный товар по доступной цене. Должен признаться: в последние дни, когда на меня сразу обрушилось столько бед, я не раз спрашивал себя, выдержим ли мы. Быть может, все-таки поднять цены? Можете мне поверить: смерть моей сотрудницы глубоко потрясла меня.
Судья холодно посмотрел на лихорадочно скрипевших перьями репортеров, еще раз спросил Мэкхита, не раскроет ли он свое алиби, получил отрицательный ответ и отпустил присяжных в совещательную комнату.
Ровно через десять минут они вернулись и огласили результат совещания: по мнению присяжных, Мэри Суэйер умерла насильственной смертью, и все обстоятельства дела говорят о том, что убийство совершил коммерсант Мэкхит.
Вечерние газеты были полны «делом Мэкхита».
Набранные жирным шрифтом заголовки гласили: