Трехгрошовый роман

Брехт Бертольд

И вот настал день суда.

Тот, кому это снилось, был его председателем. Поста этого он, разумеется, добился только в результате ожесточенной борьбы, так как огромная толпа претендентов с дикими воплями и криками, нанося друг другу побои, добивалась почетного места. Но так как никто не может запретить спящему побеждать кого вздумается, наш друг стал председателем грандиознейшего в истории человечества суда, единственно необходимого, всеобъемлющего и справедливого.

Ему было дано право призвать к ответу не

только живых, но и мертвых – всех, кто когда бы то ни было словом или делом причинил вред слабым и беззащитным.

Солдату Фьюкумби, ставшему верховным судьей, предстояла гигантская работа. Он поставил условия, чтобы судебное разбирательство длилось несколько сот лет. Ибо все униженные и раздавленные должны иметь возможность подать жалобу.

После долгих размышлений, кои сами по себе длились несколько месяцев, верховный судья решил начать с человека, который, по свидетельству некоего епископа, произнесшего проповедь на одной панихиде по жертвам войны, выдумал притчу, возвещаемую на протяжении двух тысяч лет со всех амвонов, и это, по мнению верховного судьи, представляло собой особо тяжелое преступление.

Суд заседал во дворе, где почему-то было развешено для просушки белье, в присутствии четырнадцати собак, сидевших в клетке и внимательно слушавших. Они были некормлены, их должны были накормить только после того, как будет вынесен приговор.

Двое нищих ввели обвиняемого.

Это был розничный торговец или ремесленник, судя по его дешевому, но опрятному костюму и стоячему гуттаперчевому воротничку.

На судейском столе лежали нож и написанное чернилами письмо, к которому была подколота официальная справка.

Заседание открылось вопросом верховного судьи: отдает ли себе обвиняемый отчет в том, какие последствия могла иметь его проповедь, да и вообще всякая проповедь?

Обвиняемый ответил: да, он широко известен как основатель новой религии.

Ответ его, как и все, что он говорил, был тотчас же записан огромного роста нищим, неким господином Смизи, известным верховному судье своей аккуратностью во всякого рода записях. В свое время он с необычайной точностью регистрировал доходы своего служащего – уличного попрошайки Фьюкумби: доходы эти поступали в его личное распоряжение.

Второй вопрос верховного судьи гласил: признает ли подсудимый себя виновным в том, что он в своей притче сознательно исказил истину и способствовал распространению ложных сведений?

Обвиняемый категорически отрицал свою вину.

Он считал, что при известном прилежании и соответствующем ведении дел вполне возможно извлечь из фунта пять, а то и десять фунтов прибыли.

На вопрос: «При каком ведении дел?» – он затруднился ответить и ограничился повторением: при соответствующем, общепринятом ведении дел.

Припертый верховным судьей к стенке, он признался, что мало интересуется экономическими

проблемами и деталями. Поэтому он, мол, ничего по данному поводу сказать не может.

Верховный судья пристально посмотрел на него, пытаясь выяснить, говорит ли он правду, потом ударил кулаком по столу так сильно, что ржавый нож и письмо подпрыгнули.

Но он ничего не сказал. Он продолжал спрашивать:

– Говорили ли вы, что не только некоторые люди, но все, то есть все живущие на свете, получают по фунту? Обращаю ваше внимание на то, что это – основной пункт обвинения.

Подсудимый признался, что говорил подобные вещи. Он, казалось, был только удивлен, что это и есть основной пункт обвинения.

– Тогда скажите нам, обвиняемый, – совершенно спокойно продолжал верховный судья, – где вы слышали, что все живущие на свете получают на руки по фунту, который дает прибыли пять, а то и десять фунтов?

– Так все говорят, – медленно ответил подсудимый; он все еще недоумевал, почему именно в этом заключается основной пункт обвинения.

– Мы вызовем тех, кто это говорил, и допросим их, – серьезным тоном предложил судья.

Он позвонил в обеденный колокольчик, и из-за развешенного для просушки белья появилось несколько человек, одетых так же, как обвиняемый, в таких же гуттаперчевых стоячих воротничках, его знакомые, друзья детства, соседи, учителя и наставники, а также родственники.

Они выстроились перед судейским столом, и допрос начался.

Все они показали, что им было дано по фунту. Под этим фунтом они разумели здравый смысл, знание ремесла, прилежание.

– А еще что-нибудь у вас было? – спросил судья. Один сказал, что он был владельцем столярной мастерской. Это был отец обвиняемого.

Другому родители дали деньги, чтобы он ходил в школу. Это был учитель обвиняемого.

Третий получил в наследство москательную лавку. Это был сосед обвиняемого.

Судья кивал после каждого из этих показаний, точно он ничего другого и не ожидал. Он взглянул на собак, столпившихся у чугунной решетки, и рассмеялся, впрочем беззвучно.

– Значит, одним фунтом все-таки не обойтись, а? – Это было все, что он сказал. Свидетелей же он спросил: – А вы как следует пускали ваш фунт в оборот?

Они громко подтвердили, что в меру сил пускали свой фунт в оборот, берегли приобретенное, приобретали новое и к тому же еще воспитывали детей и дали каждому из них по фунту.

Судья опять рассмеялся, глядя на собак. Потом он снова принялся за обвиняемого. Не приходилось ли ему встречаться с другими людьми – с людьми, не получившими, в отличие от свидетелей, фунта? Обвиняемый покачал головой.

Тогда верховный судья опять позвонил в обеденный колокольчик, и из-за белья вышло еще несколько человек. Они были одеты хуже, чем первые свидетели, и с трудом волочили ноги.