Трень - брень
Шрифт:
Воробьи с верхних веток опустились на нижние - им теперь не опасно было.
Аркашка высунулся из парадной. Крикнул:
– Рыжая, ты зачем к нам приехала? У нас своих рыжих хватает.
Ольга рванулась было, но старуха удержала ее:
– Наплюй. Маленькие собачонки почему злые? К ним, бедняжкам, никто всерьез не относится.
– Какой он маленький - дылда!
– Это он по росту большой, а по уму еще мелкий.
– Зачем он дразнит? Что я ему сделала?
– Наплюй. Он дразнит, а ты будто и не слышишь.
– Вам говорить просто - вас не дразнят.
– Ольга шмыгнула носом сердито.
– Я, наверно, кого-нибудь убью. Схвачу кирпичину и кокну по голове.
– Господи помилуй!
– Дворничиха засмеялась.
– Прыткая какая! Ты думаешь, они ждать станут, пока ты кирпичину схватишь? Они первые схватят да тебя и кокнут. Ты лучше словом. Он тебя: "Рыжая". А ты ему, к примеру: "Сам дурак". Поняла?
Ольга прочертила пальцем тропинку на щеке для слез. Но слез не было. Ольга плакала редко, хотя ей очень хотелось иной раз поплакать.
– Что вы, - сказала она.
– Я не умею. У меня внутри все сжимается, и становится стыдно. Мальчишку дураком обозвать и то неудобно, а взрослого человека... Да что вы!
– А ты взрослого не обзывай. Ты поинтересуйся, умный он или нет. Он сам поймет, что ты имеешь в виду.
– Не могу... Какой-нибудь пьяный идет по улице, ругается, теряет свою совесть на каждом шагу - с ним нянчатся, пульс щупают. Жалеют. Тьфу... А меня увидят - сразу лицо как двустволка и палят: "Рыжая!" Шоферы на машине остановятся, скажут: "Рыжая" - и дальше поедут. Даже когда похвалить хотят или приласкать, так не говорят "молодец", или "хорошая", или "милая". Только: "Рыженькая, подосиновичек, рыжик, рябинка". Я надеялась, что здесь люди культурные. В таком городе разве можно?
Старуха пошевелила Ольгины волосы.
– А что, город как город, как другие города. Одышка у меня от больного сердца.
– Я понимаю, от ответа уходите.
– Да куда же я ухожу? Вот я. Тут.
Аркашка высунулся из лестничного окна, прицелился в Ольгу зеркальцем. Солнечный зайчик вспыхнул в Ольгиных волосах, сполз ей на покрасневшую щеку.
– Я иногда все думаю, думаю. Кошки обижают воробьев, собаки обижают кошек. Это понятно. У них борьба видов - выживает сильнейший. Звери, что с них взять! Дальше думаю. Мальчишки обижают собак, кошкам крутят хвосты, пинают ногами. Зачем? С воробьями мальчишки поступают совсем подло бросают в них корки и норовят попасть в голову. И воробьи никак не могут разобраться, кормят их или убивают. Я спросила у нашей учительницы: откуда такое берется? Она мне говорит: "Думай о чем-нибудь другом. Разве тебе не о чем думать? Думай, например, о будущем. Зачем ты живешь? Кем ты хочешь быть?" Я ей сказала, что я и думаю о будущем. Были бы вы рыжая, тоже бы так думали.
Солнечный зайчик обжег Ольгин глаз. Ольга вскочила, подняла кулаки. Дворничиха посадила ее обратно.
– Наплюй.
Аркашкино зеркало снова залепило Ольгин глаз солнцем. Ольга прикрыла лицо руками.
– Может быть, этот Аркашка в тебя влюбился, - осторожно
– У нас ни единой девчонки во дворе нет.
Воробьи чирикнули все разом, словно сто смычков упали на струны.
– В меня не влюбятся. Я рыжая.
Солнечный зайчик резвился на Ольгиной голове.
– Ишь дурью мается, - вздохнула старая дворничиха.
– Бабка его занянчила. Маша, моя подруга. Она ему даже игрушек не покупала обыкновенных. Погремушек, грызушек - ни в коем случае. Всё со значением, всё викторины.
Аркашка захукал по-обезьяньи, заикал по-ослиному. Выстрелил в Ольгу из тонкой резинки бумажной пулей.
Старая дворничиха взяла Ольгу за руку.
– Наплюй. Он как улизнет из дома, сразу начинает по-ослиному кричать, с пистолетами бегать. Я иногда пугаюсь, думаю: прости господи, вот и свихнулся мальчик. Но он крепкий. Ему от бабки нервы крепкие перешли.
– Рыжая!
– заорал Аркашка.
– Рыжая!
Дворничиха сорвалась с места, побежала к парадной. Она держала метлу, как копье.
– Я же тебя, гений гнилой! Я тебе покажу рыжую!
Аркашка вывалил длинный язык:
– Рыжая кошка!
Ольга подняла из-под ног обломок вазы. Запустила им в Аркашку. Но он соскочил с подоконника. Звякнуло стекло. Осколки посыпались на брусчатку, вспыхнули на ней пронзительно.
Аркашка захохотал.
Дворничиха с укором посмотрела на Ольгу.
– Я ж тебе говорила - наплюй.
На чердаке паук муху поймал в тенета. Кот на крыше поскользнулся: хотел воробья схватить. В водосточную трубу провалился. Прочистил ее сверху донизу, вылез бурый от ржавчины, заорал благим матом.
Дворничиха попробовала поднять Ольгин рюкзак, да не смогла.
– Как же ты с такой тяжестью управляешься?
Ольга взяла портфель, ухватила мешок за лямку, и они поволокли его вместе с дворничихой к парадной.
– И наплюй, - сказала дворничиха.
– Наплюй, и все тут.
Двор опустел...
Ухнула подворотня, эхо поднялось по водосточным трубам, запуталось на чердаке в паутине.
Во двор из окна лестничного спрыгнул Аркашка.
– Рыжая!
– заорал он.
И когда его голос смешался с уличным шумом, стал незаметным звуком в общем грохоте улицы, на сцену вышел шут (дядя Шура). Он давно стоял где-то сбоку. Был он в обыкновенном костюме, какой все мужчины носят, в брюках и в пиджаке, и галстук на нем темно-красный.
Шут поиграл на своей балалайке. Что-то грустное поиграл, словно холодным ветром по осеннему лесу. Потом позвал:
– Аркадий, поди-ка сюда.
Аркашка приблизился к нему с опаской.
– Ну, чего?
– Ты отличник?
– Отличник.
– Изложи свое отношение к рыжим.
– Я же вам излагал, - пробурчал Аркашка, прикрыв уже упомянутое место ладонями.
– Изложи публике.
– Дядя Шура, бабушка считает, что в нашем доме спокойнее, когда вы на работе, особенно когда на гастролях.
– Передай ей привет. Излагай, публика ждет. Как ты относишься к рыжим?
– Дядя Шура, бабушка говорит - хорошо бы вам ожениться. Вы, наверно, питаетесь всухомятку.