Трень - брень
Шрифт:
Ольга вылезла из-за цоколя.
– Так нельзя. У тебя сердца нет.
– Целый час про какую-то Марфу говорить можно?
– спросил Аркашка. Меня каждый день за уши дергать можно? Уши ведь не для того человеку, чтобы их дергали.
Ольга села на краешек скамьи.
– Но ведь они старенькие - бабушки. Их уважать нужно.
– Бабушки - бич педагогики. Это наш директор сказал на собрании. Наш директор сам старик, он точно знает.
– Вдруг Аркашка шлепнул кепкой по скамейке.
– Придумал. Давай мы тебя перекрасим.
– Это зачем?
– Тогда тебя никто не будет
– Пусть лучше дразнят. Я останусь как есть. А зачем это ты обо мне заботишься? Ты ненавидишь рыжих.
Аркашка снова сел. Вздохнул тяжело-тяжело.
– Я переменил взгляды. Слышишь, давай мы тебя перекрасим. Ты ведь в душе будешь знать, что ты рыжая, а другие не будут.
– Зачем? Пусть знают... Мне эту Марфу жалко. Она, наверно, красивая была и несчастная.
– Ты тоже красивая, - сказал Аркашка. Он застеснялся своих слов и, наверно, поэтому рассердился.
– Не хочешь перекрашиваться? Как хочешь. Пусть тебе говорят: "Рыжий бес, куда полез?" Пусть кричат: "На рыжих облава!" - Аркашка прокричал эту фразу, после чего добавил: - Рыжая ведьма.
Ольга вскочила.
– Опять? Это ты зачем же опять?
– Я же не дразню тебя. Я просто напоминаю и предупреждаю: "Рыжая карга. Рыжая нахалка. Черный рыжего спросил: "Где ты бороду красил?" Рыжий мерин, куда бегал?"
– Замолчи!
– Ольга двинулась на Аркашку с кулаками.
– Что ты? Что ты наскакиваешь?
– Аркашка прикрылся.
– Я же просто говорю, как тебя будут дразнить, если ты не перекрасишься. "Рыжий, да красный - человек опасный. С рыжим дружбу не води, с рыжим в лес не ходи". Рыжуха.
– Я тебя убью.
– "Рыжих и во святых нету".
– Я тебя в самом деле убью.
– "Рыжий вор украл топор".
Ольга бросилась на Аркашку. Но он упал на землю и спрятался под скамейку.
– Какая рыжесть, - сказал он оттуда.
Ольга полезла было за ним, но Аркашка отбежал на четвереньках к вазе.
– Иди сюда, я тебе покажу что-то, - позвал он.
– Отвалил каменную плиту от цоколя. Открыл тайник. Аркашка вытащил оттуда толстую пачку растрепанных книжек.
– Вот. Детективы и другие ценные книги. Конан-Дойль. "Лига красноголовых". "Инесса, рыжий дьявол". А вот еще заграничный автор: "В когтях Барбароссы". Барбаросса - рыжебородый пират, гроза Средиземного моря. Мне эти книжки дома читать не разрешают. Дома я читаю по специальной программе. Только классику и биографии великих людей. Бабушка настаивает. Кстати, у классиков тоже рыжие навалом - и почти все как есть злодеи.
– Разорви эти книги.
– Скажешь! Книга - друг человека.
– Собака - друг человека.
– Книжки тоже. Всему хорошему в нас мы обязаны книгам. Видала, какие растрепанные? Их уже, наверно, миллион людей прочитали. Я их берегу, подклеиваю. Кстати, в "Трех мушкетерах" миледи - рыжая.
– Аркашка хихикнул, запустил обе руки в свою надерганную челку.
– Я иногда читаю и задумываюсь. Что мешает людям спокойно жить? Все говорят: подлецы мешают. И в книжках тоже. Какой-нибудь подлец всем кровь портит. Тысячи людей его ищут, не могут найти: он - как блоха в темноте. Я, значит, задумался: кто же эти подлецы все-таки? Как бы их сразу узнавать, ну, как лошадь или кошку,
– Аркашка посмотрел на Ольгу с опаской.
– А ведь действительно, - сказала Ольга.
– Подлецы, подлецы, кто же они по природе? Откуда берутся?
Аркашка вытащил из тайника еще пачку книжек, поновее.
– Про шпионов, "Волчье логово". Здесь рыжих штук двадцать. Все самые кровососы фашисты - рыжие. Русский изменник, в прошлом вор, - рыжий. Шпион-диверсант тоже рыжий. Хочешь, дам почитать? Не оторвешься.
– Не хочу.
– А вот эту хочешь? "Оливы, оливы". Про нашего разведчика в Италии, во время войны.
Ольгой овладело беспокойство, она напряглась вся.
– В ней тоже есть... эти?
– Полно, - грустно сказал Аркашка.
– Фашистский фельдфебель, женщина-предательница и целый взвод карателей. Этот взвод так и назывался - "Рыжая банда".
– Значит, ты думаешь... Значит, вот ты как думаешь!
– Ну да, а как же мне было иначе думать? Если в книжках как подлец, так обязательно рыжий. Я даже рацпредложение написал: если все рыжие подлецы, то почему милиции не переловить их всех и не упрятать куда-нибудь подальше? Я это сочинение дяде Шуре отдал, который разнимал нас. Он всех знает, даже главного комиссара милиции.
– Ну и что?
Аркашка посмотрел на Ольгу, хмыкнул.
– Он тоже спросил: "Ну и что?" А я ему афоризм: "Я мыслю, - значит, живу". А он говорит: "Не тем местом мыслишь". Взял с меня слово, что буду молчать до гроба жизни, потом снял с себя ремень, а с меня снял штаны.
– В этом месте повествования Аркашка хлюпнул носом и возмущенно бровями двинул.
– Еще лупит, да еще и приговаривает: "Мелкие мысли назойливее насекомых. К тому же от них труднее избавиться. Избавляйся и меня за помощь благодари". А потом говорит: "Если живешь, научись мыслить шире". А еще родной дядя. Я два дня не мог за роялем сидеть. Мне еще и от бабушки попало за то, что плохо играл. Короче, мы друг друга не поняли. Короче, я решил действовать самостоятельно... Ты была первая.
– Но это же хамство, - сказала Ольга.
– Что хамство?
– Хамство так думать. И эти книжки хамские.
Они помолчали оба, в грусти и в недоумении. Аркашка еще посопел вдобавок, потер свои горемычные уши.
– Зачем ты уехала с Севера? Там тебя, наверное, меньше дразнили.
– Одинаково. Просто там меньше народу. А уехала потому, что в школу. Где мы раньше жили, там школа была, там большой поселок. Сейчас моих папу и маму перевели в океан. А мне либо на Диксон, в интернат, либо сюда, к бабушке. Мы решили - пусть я лучше сюда поеду.
Они опять помолчали.
Воробьи, видя такое дело, взялись за охоту. Ведь как ни говори, свой желудок гораздо требовательнее чужого горя. Пустились мух ловить. Роскошные осенние мухи гудели и нахально кусались.
Аркашка поймал одну муху с выпученными глазами, оторвал ей крылья.
– Мухи гады! Мухи гадят! Мухи мучают людей!
– пропел он.
Ольга подняла опавший лист, разгладила его на колене.
– Почему опавшие листья никто не называет падалью?
– Они красивые.