Тренировочный день 4
Шрифт:
— А Джульетте вообще тринадцать было!
— Вот об этом я и говорю. — вздыхает Виктор и качает головой: — ты умная. Вот как с тобой спорить? Все знаешь. Всегда говорил, что старшеклассники — лучшие люди страны, потому что еще не позабыли классиков, не стали циниками и прагматиками и имеют свежий, не зашоренный взгляд на вещи, а самое главное — все еще идеалисты. Ладно, давай по гамбургскому счету. Ничего не выйдет.
— А? — она сжимается на стуле, прижимая руки к груди: — я вам все-таки не нравлюсь? Это понятно… после Лили-то…
— И дело не во внешности. Ты красавица. Это уже мои внутренние заморочки. Возраст… ну тоже, наверное, не при чем, вон в Саудовской Аравии и в восемь лет замуж выдают, а на Руси раньше в двенадцать — невеста. Однако времена меняются, хотя согласен что современная акселерация дает плоды. С точки зрения физиологической
И все это она конечно же однажды поймет. Когда-нибудь. Но сейчас у него есть один очень простой способ — сослаться на закон. Да, не он этот закон придумал, но dura lex — sed lex. То есть закон суров, но он — дура. То бишь дурак. То бишь — существует в реальности и никак не может быть отменен по капризу конкретной Лизы Нарышкиной, которой бы со сверстниками по подъездам целоваться да на речку бегать, а не вот это все…
— То есть все, что нас разделяет — это закон? — медленно спрашивает Лиза, опустив голову.
— Этого более чем достаточно. — уверяет ее Виктор: — я законопослушный гражданин… — выговаривая эту фразу он прислушался к себе. Странно, даже смеяться не тянет, подумал он, впрочем, в этом времени так и есть — он законопослушный гражданин, ничего нелегального не делал… даже подрался всего раза два. И то — никто заявления не написал, значит и факта не было.
— Закон… — тянет Лиза: — уголовный кодекс РСФСР… я почитаю! — она вскидывает голову, ее глаза блестят нездоровым блеском: — я все узнаю! Но даже если так — всего четыре года! Нет, скоро мне уже пятнадцать будет, значит всего три года!
— … пу-пу-пу… — выдыхает Виктор: — ты чем слушала вообще?
— Вы же сами говорили, что я — умная! — встает с обшарпанного стула Лиза и смотрит на него с твердой уверенностью во взгляде: — и я все поняла. Вы правы, Виктор Борисович… или вернее… ты прав, Витя…
— Нарышкина!
— Я не буду больше вас так называть. — выпрямляется она: — но я все поняла. Я вам нравлюсь, вы сами сказали. Значит все что нам нужно — это подождать. Я почитаю законы и буду готова.
— Боги… — вздыхает Виктор. Ее не переупрямить, думает он, ну и ладно. Ну и черт с ним. Пусть будет три года. Как говорил Ходжа Насреддин — за это время либо шах умрет либо ишак. В конце концов ишак может научится говорить. В нашем случае — три года это колоссальный срок для ребенка. Во взрослом возрасте время летит как стрела, три года промелькнут — не заметишь. Но для Лизы Нарышкиной эти три года — целая вселенная, за это время она сама так изменится, что себя потом не узнает. И все эти детские клятвы… мало ли в чем кто клялся в четырнадцать. Сам Виктор в таком возрасте хотел космонавтом стать… в летное училище поступить. Когда настал срок — он даже пытаться не стал. Какой там космонавт, он поступил на юридический. Так что смело можно соглашаться с Лизой, чтобы не сломать ей чего в хрупкой психике, а там она и сама откажется от этой идеи. Три года — большой срок для четырнадцатилетней девушки.
— Хорошо. — говорит Виктор: — я рад что мы с тобой друг друга поняли, Лиза. Давай в школе все останется по-прежнему, чтобы внимания не привлекать. Вот, возьми платок, вытри слезы. Все хорошо?
— … наверное. — она аккуратно вытирает глаза его носовым платком: — да. Все хорошо. Раньше было хуже, но сегодня я наконец
— Конечно увижу, куда ж я денусь. — сказал Виктор, думая о том, что из школы нужно срочно увольняться. Хоть к черту на кулички, но увольняться. Куда-нибудь, где все участники процесса совершеннолетние. На лесоповал, например. Кругом одни суровые мужики и бензопила «Дружба», совершенно платоническое изделие.
Они выходят из склада Ашота Варгиевича и Виктор закрывает за собой дверь. Отправляет Лизу вперед, а то еще увидят, как они вместе из подвала поднимаются, опять сплетни пойдут. Вот никак у него не получается прекратить объектом для сплетен становиться.
Выждав некоторое время, он поднимается на первый этаж и идет по коридорам, размышляя о том, что произошло. В конце концов все должно было к этому и прийти, думает он, Лиза девушка целеустремленная и пока твердого «нет» не услышит — не откажется от своей затеи. И даже услышав это самое твердое «нет» — будет еще пытаться переубедить. Первая девичья влюбленность — штука страшная и как правило безнадежная. Девочки в таком возрасте обычно влюбляются в каких-нибудь артистов эстрады и кино, девочки СССР поголовно млели от Гойко Митича, который играл «Верную Руку», или Митхуна Чакраборти, «Танцора Диско», от Вячеслава Тихонова «Штрилица» или там от Михаила Боярского, который «Д’Артаньян». Чуть позже появится группа «Ласковый май» или «На-на», все эти мальчики-красавчики. Влюбляться в призрака, в образ на экране тяжело, но имеет под собой одно важное преимущество — ты не встретишься с объектом своего обожания в жизни. А значит и чувство постепенно угаснет. Место Гойко Митича в девичьем сердечке займет какой-нибудь Пашка из соседнего двора, который умеет играть на гитаре и смешить незатейливыми шуточками. Однако если таковой объект обожания — вот тут рядом…
Он качает головой. Нет, положительно увольняться нужно из школы, к чертовой бабушке. Надо будет с Валерием Сергеевичем поговорить о полной ставке. С глаз долой — из сердца вон. И не надо тут «мол старшеклассницы испугался». Да, испугался. Лиза Нарышкина — очень целеустремленная девушка. Настойчивая и терпеливая. Да еще и умная. Кого и бояться, как не таких вот… настойчивых и умных.
Он вздыхает. А ведь сегодня у них первая совместная тренировка будет, он попросил Лилю привести к ним Юлю Синицыну, Черную Птицу «Красных Соколов». Пораньше сегодня освободится и сразу на Комбинат, чтобы девчата не передрались… они там все горячие. Уговорить Синицыну с ними вместе сыграть на товарищеском матче против «Крыльев Советов» — та еще задача, но он уверен, что справится. Если ее раньше девчата не раздраконят, та же Маслова и Салчакова, двое неизменных заводил всех конфликтов в команде и за ее пределами. А если он хочет из школы уволится и на полную ставку выйти в Комбинат — то нужно себя хорошо на этом матче показать. Так что… хорошо хоть одной проблемой меньше. Решил он ее наконец, не будет теперь Нарышкина свои намеки густым слоем на каждое свое слово намазывать, и то хлеб. Жалко что пришлось по живому резануть, но так лучше. Три года это все равно что навсегда и Лиза наверняка это понимает. Немного походит и смирится со статус кво, начнет жить нормальной жизнью… прекратит испытывать ненужные иллюзии и тщетные надежды…
— Ну?! — спрашивает Инна Коломиец, прижимая Лизу к стене: — ты и правда сказала?! Правда?! Ну ты поехавшая, Нарышкина! А он что?!
— Она и правда сказала? — не отстает Яна Баринова: — Лизка! Скажи, чего было-то?! Я сейчас умру от любопытства!
— Ты совсем с ума сошла, Боярыня! — заявляет Оксана Терехова: — ты чего?! В школе к нему приставать!
— Вот вы курицы. — говорит Лиза и упирает руки в бока: — а знаете что произошло? Он меня за руку взял и потащил в подвал! У него оказывается ключ от подвала есть, от склада завхоза!
— Что? Вот прямо взял и потащил?!
— Ага! — с гордостью говорит Лиза: — так страстно! Он такой сильный! Если бы он меня в подвале к стене прижал и такой… мол жить без тебя, Нарышкина не могу… давай поженимся…
— Ой, не придумывай, Лиза! У него есть кого прижимать… целый набор есть. На любой вкус — и высокие и пониже и брюнетки, и блондинки и даже Ирия Гай. — машет рукой Оксана Терехова: — чего ты выдумываешь!
— Я выдумываю?! Да все так и было! Он меня за руку и в подвал. И даже дверь за нами запер! А потом… потом… — Лиза опускает голову и краснеет: — потом как прижмет к стене! На самом деле!