Тренировочный день 4
Шрифт:
— Точно! Или медведя напустить. Дядя Толя, а у вас медведи тут водятся? Ай! — Лиля приседает, держась за голову.
— Бергштейн и Синицына. — качает головой Волокитина: — все-таки вы два сапога пара. Я раньше думала, что это ты в этой паре умная, Юлька. А теперь понимаю почему капитан команды у вас Кондрашова. Она самая нормальная.
— Маш я же тебя просил, не по голове. — морщится
— Смотри-ка, Витька очнулся. — насмешливо говорит Волокитина, упирая руки в бока: — а ну-ка… в лагерь?
— … ни ногой…
Уже много позже, когда он лежал в своем корпусе, глядя в темный потолок и снова переживая события прошедшего дня он вдруг понял, что ему очень хочется жить. Почему-то он воспринял все, что с ним случилось — как должное. Живет и живет, как иначе? Но ведь жизнь сама по себе — уже чудо. А он живет вторую жизнь и даже не задумывается — зачем. Первую жизнь особо не задумывался, да и сейчас тоже. А ведь когда он пузом на учебно-тренировочном муляже гранаты Ф-1 лежал — столько мыслей в голове пробежало. И про то, что вот так зазря закончится его жизнь здесь и про то, что может быть все так и должно было быть, может быть это законченный круг времени. Может он тут только для того, чтобы броситься пузом на гранату и умереть, а Яна Баринова будет жить дальше и однажды — встретиться с ним прежним и он безумно в нее влюбится, а она — все-таки умрет от рака, как и предначертано в книге судьбы. А еще о том, что надо было не геройствовать, а просто крикнуть «ложись» и самому лечь, но тогда точно кого-то осколками бы посекло… ну и пусть. А так — он один умрет, а разве это справедливо? Он и пожить не успел тут толком… даже девушку себе не завел. Все откладывал, как будто уверен что будет жить долго, как будто был уверен что у него еще полно времени. А если нет? Ладно граната муляжом оказалась, а ну как завтра кирпич на голову упадет. Вот подкараулит его Давид со своими братками и «иду с дружком, гляжу — стоят, они стояли молча в ряд, они стояли молча в ряд их было восемь».
Он сел на кровати и протянул вперед руку, разглядывая ее. Я живой, подумал он, живой и это чудо. Я благодарен богу
В темноте корпуса тихо скрипнула половица. Виктор повернул голову.
— Тоже не спится? — спросил он у темноты.
— Ты же не спишь. — ответила ему темнота знакомым голосом. Потом темнота сгустилась и соткала из лунного света жемчужно-белое тело, которое присело на краешек его кровати. Он сглотнул. Вот вроде всегда об этом думал, но сейчас почему-то в груди дыханье сперло.
— Как твоя нога? — сказал он хриплым голосом и откашлялся: — я… ты же должна беречь ногу. Ответственный матч и…
— Да плевать. — отвечает ему девушка, освещенная лунным светом и ее лицо оказывается совсем близко: — плевать я на матч хотела.
— Да? — во рту у Виктора пересохло. Вот я дурак, думает он, выставил себя на посмешище, кинулся пузом на муляж гранаты, то-то смеху было… но засчитывается намерение, а не подвиг. И жемчужно-лунная богиня пришла вознаградить его за то, что он совершил очередную глупость.
— Ага. — кивает богиня и целует его в губы. Он чувствует мягкие, пахнущие молоком и ванилью губы, ее язычок скользит внутрь…
— Знаешь, Вить, я тут подумала. — говорит она, чуть отстраняясь: — помнишь в лесу я просила тебя не бросать меня одну?
— Помню. — кивает он, кровь бьет ему в виски, клокочет в голове, он почти не слышит ее из-за грохота собственного сердца, его руки начинают трястись и он — хватает левую руку правой, сдерживая дрожь.
— Помню. — повторяет он.
— Так вот. А ты тут совсем один. — ее тихий шепот легким движением воздуха касается его лица.
— Да. Я тут совсем один. — повторяет он за ней.
— А это неправильно. — снова тихий шепот и шелест одежды, белая, лунно-жемчужная комбинация скользит и падает на пол: — я у девчонок поспрашивала… ты не сердись если что-то не сразу получится… Наташа и Алена мне все показали. Так что приготовься.
— Всегда готов. — Виктор думает что девиз Пионерии в таких обстоятельствах звучит крайне нелепо. А потом… потом он перестает думать. Потому что наступает пора пастись среди лилий…