Трепанация
Шрифт:
Он положил свою руку на руку Ивана, которая лежала поверх одеяла.
– Я буду молиться за вас. Будьте мужественны.
– Помолитесь и за мою семью, – тихо произнес Иван.
– Непременно, непременно. Храни вас Господь, – священник перекрестил его и пошел к двери.
– А чем закончилась та история про Иова?
– Мы поговорим еще об этом. Я здесь, – уже в дверях ответил отец.
– Отец… извините…
– Отец Феодосий.
– Отец Феодосий, спасибо вам. Мне стало лучше.
– Слава Богу, слава Богу.
И священник закрыл за собой дверь.
Дверь закрылась и в сознании Ивана. Он опять погрузился в себя, в то ужасное место, где случилась беда всей его жизни. Где любое воспоминание так или иначе было связано с этой прежней жизнью и не могло не вызывать боль.
Он был один, и боль была одна. В сущности, это было справедливое противостояние. Два достойных друг друга оппонента должны были либо отстоять себя, либо исчезнуть. И никакая сила, никакая третья воля не могли помешать или даже вмешаться в это состязание.
Иван понимал, что это не может продолжаться вечно. Он чувствовал, что нечто неведомое, совершенно ему неизвестное, – за него. Какая-то сила, могущественная и неощутимая, стоит на его стороне и с надеждой наблюдает за ним.
Он закрыл глаза, и ему представилось небо неопределенного цвета и бескрайнего в своей кажущейся пустоте, и там где-то, высоко, нечто огромное держит над ним свои
– Иван Иванович, как вы себя чувствуете?
Он открыл глаза. Прислушался к своим ощущениям.
– Лучше.
– Вот и хорошо. Сейчас вы позавтракаете, а потом будем переселяться. Доктор разрешил перевести вас в обычную палату.Коснувшись ресницы, перерождаясь,
Исчезла снежинка, в слезу превращаясь.
Холодная нежность на теплой щеке
С надеждой скользила, к земле возвращаясь.
Эти строчки возникли в его сознании непроизвольно, когда он шел по коридору, поддерживаемый сестрой.
Он встречался взглядом с проходящими мимо больными. Это были или отсутствующие взгляды, или любопытные. Люди волновались за себя и интересовались новым страдальцем. К обычному любопытству примешивалось еще и сравнение: «Он страдает так же, как я, или сильнее? Значит, мне повезло».
Тем приятнее было увидеть улыбающееся лицо отца Феодосия. Священник встал с кровати и протянул Ивану руку для приветствия.
– Не думал, что именно священник поможет мне, атеисту, в трудную минуту, – горько и насмешливо заметил Иван.
– На все воля Господа нашего. Не меня, а Его надо благодарить. И не стоит делать разницы между верой и неверием. Все мы дети. Отец один.
Устраиваясь на кровати, Иван думал о том, что такие разговоры не вызывают в нем раздражения, как это могло быть раньше. Более того, он действительно испытывал к этому странному человеку, отцу Феодосию, благодарность и уважение. Признаться, он и не думал, что священнослужители могут так ясно и грамотно выражать свои мысли и, главное, без надрыва и давления, а спокойно и ясно.
На тумбочке возле кровати священника стояли иконка и маленькая свечка. Там же лежали небольших размеров Библия и очки. На тумбочке Ивана было пусто, хотя позже сестра принесла кувшин с водой и стакан.
– Вас как зовут?
Тут только Иван увидел в углу третью кровать, на которой сидел небритый мужчина. Лоб его был забинтован так, что закрывал один глаз, а другой, мутный, покрасневший и выпученный, смотрел на него.
– Иваном меня зовут.
– А я Игнат. А с головой что? – твердым голосом продолжал мужик.
– Да так, ударился.
– Болит?
– Что? – переспросил Иван.
– Голова, говорю, болит?
– Да нет, уже все нормально.
– Так вот, батюшка, – продолжал Игнат, видимо, раньше начатый рассказ, – эта стерва…
– Не ругайтесь, пожалуйста, – попросил батюшка.
– Не буду. Но когда узнаете все, сами поймете, какая она сука.
– Не ругайтесь, пожалуйста, – терпеливо повторил отец Феодосий.
– Не буду, не буду. Короче, она стала ходить к этому старику соседу, когда Федька был в поле. И все такое. Короче, забеременела. А Федька – нормальный мужик, думает, его дитя будет. А старик, как я говорил, рыжий был. Один такой в деревне. Ну, так родила она, значит. А пацан рыжий-рыжий, аж красный весь. Ну, деревня заговорила, ясен пень, что, видать, сука эта, извиняюсь, блядь такая, от старика родила, стерва, извиняюсь. Сказал я Федьке, и он по пьяни прижал свою дуру, та и рассказала, что, мол, ходила приласкать старика, чтобы тот дом ей отписал и участок земли. Он, типа, одинокий. Да не рассчитала и залетела. И вообще, не для себя старалась, а чтобы им с Федькой все досталось. Ну, в общем, увидел я все, когда он за нею гонялся по двору с дрыном. Думаю, убьет, мать ее. Вступился. Так он мне по хребтине, а потом по башке как даст, козел безродный. Прости меня господи. Ну и что мне теперь делать, батюшка? Он же мне кум. В милицию вроде неприлично. И так оставлять тоже не хочется. Что скажете, отец?
– Что тут скажешь? – как-то обреченно проговорил священник, сидящий на кровати и все это время слушавший с опущенной головой. – Поступайте, как совесть велит, храни вас Господь.
– А вы что думаете? – обратился Игнат к Ивану. – Заявить мне в милицию?
И тут же добавил:
– А, так вы все пропустили. Я расскажу еще раз.
– Нет, нет, я все понял, – спохватился Иван. – Тут надо подумать, – отвертелся он от прямого ответа.
– Ладно, пойду покурю.
Игнат вышел из палаты.
– Вот вам и жизнь во всех ее проявлениях, – засмеялся священник. – Вы, наверное, редко сталкивались с такими людьми?
– Редко. Очень редко.
– А жаль. Это народ, и ему предстоит еще пройти юность и повзрослеть. Гордыня часто мешает увидеть естество человеческого бытия. Люди все больше живут в своих норках и коробочках, боясь выйти из них на волю и нарушить привычный ход рутинной жизни. – Он перекрестился, пробормотав что-то про себя.
– Но ведь человечество должно как-то развиваться?
– А вы полагаете, оно развивается? Оно движется в неизвестном направлении. Так уж случилось.
– Но разве не этого хотелось Богу?
Отец Феодосий посмотрел Ивану в глаза.
– Кто знает. На все Его воля. Может быть, это один большой урок, который люди должны усвоить.
– Что-то Россия медленно усваивает такие уроки.
– Это на наш, земной, взгляд медленно… У людей, у общества, как вы говорите, была внутренняя потребность перенести тяготы и испытания, что с нами случились. Вы считаете, наверное, что Ленин, Сталин или коммунистический режим были виноваты в том, что с Россией произошло. А мне думается, народ сам хотел быть истерзанным и униженным. Людское сознание должно было эти муки перенести для чего-то. Иначе оно бы сопротивлялось и не допустило тех беззаконий, что творились. Значит, общество нуждалось в крестном пути. На все воля Господа.
– Довольно безжалостно по отношению к конкретному человеку.
– Как сказано в Книге Иова, которую я вам читал, человек рождается на страдание, как искры в костре, чтобы устремляться вверх. Господь накажет, и Господь пожалеет. – И он перекрестился.
– Что же тогда Бог и что же тогда мир?
Батюшка заулыбался.
– Не думаю, что вы готовы принять истину. Поэтому не буду стараться вам объяснить… Вот вспомнил сейчас слова Борхеса, писателя Борхеса, он писал как-то, что роза цветет безо всяких «почему».
Помолчали.
– Все мы находимся в неведении относительно замыслов Творца, и в этом, я полагаю, наше счастье. Наша свобода – суть Его творения и основание нашего незнания. Не знаю, понимаете ли вы меня…
– Я понимаю, но трудно это принять.
– А вы раскройте свое сердце и освободитесь от страха…
– А вот и я. – На пороге стоял Игнат. – Там такая сестра… – и он глубокомысленно покачал головой.
Священник тоже покачал головой – и улыбнулся так, будто говорил с ребенком, хотя на вид Игнату было около пятидесяти лет.
Игнат уселся на кровати с надеждой приобщиться к разговору.
Помолчали.
– Может, в картишки сыграем? – неуверенно спросил он.
Никто не ответил.
– А, – догадался он, – вам же нельзя, – сказал он, глядя на священника. – Ну, может, тогда ты, Иван?
Тут в палату вошли доктор с сестрой.
– Игнат, –
– Какую бутылку? – с искренним недоумением, покраснев, воскликнул Игнат.
– А ну встань и дыхни, – потребовал доктор.
Игнат отвернулся и молчал.
– Так что?
– Ну, немного я отпил. Было дело. Это же полезно для здоровья. Быстрее все заживет. Дезинфекция там всякая. Что такого-то?
– Еще один раз, и я выпишу тебя из больницы.
– Больного-то?
– Больного, больного.
– Как вам не стыдно такое говорить человеку с пробитой головой. А еще доктор. Вы же давали клятву Родине. Лечить всех и вылечивать.
– Ладно, ложись и спи. И тихо себя веди.
Как по команде, Игнат улегся под одеяло и отвернулся к стене.
Доктор подошел к Ивану и присел на край койки. Взял его руку, заглянул в глаза, осмотрел повязку на голове и опять посмотрел в глаза.
– Как вы себя чувствуете, Иван Иванович? Что беспокоит?
– Физически все нормально. Морально лучше. Спасибо вам за отца Феодосия. Вовремя вы меня отвлекли… – Он замолчал.
– Все будет хорошо, – с чувством произнес доктор. – Давайте, как договорились, я вам помогаю, а вы мне, и вместе у нас все получится. Звонили ваши коллеги из института. Я не разрешил пока к вам приходить. Они сказали, чтобы вы не волновались, они все устроят с похоронами.
Иван отвернул голову к стене. Или это воспоминания придавили ее к подушке?
– Крепитесь, мой друг, крепитесь. Еще звонили из прокуратуры. Им надо с вами встретиться. Я пока их отговорил, но это все равно произойдет.
Помолчали.
Доктор пожал Ивану руку и пересел к священнику, лежавшему на кровати с книжкой.
– Как у вас дела, отец Феодосий?
Священник отложил книгу и снял очки.
– С Божьей помощью, все в порядке. Когда отпустите меня? А то дела ждут…
– Пару дней понаблюдаем, и, если все будет в порядке, пойдете домой.
Он посмотрел выразительно на батюшку и кивнул слегка в сторону Ивана.
Священник так же выразительно посмотрел и мягко кивнул головой в ответ.
После обеда Игнат продолжал спать в той же позе. Священник с книгой сидел на кровати. В больничном халате он выглядел немного неестественно, поскольку его сан не мог спрятаться в такой стандартной одежде.
Иван лежал на спине, а затем повернулся на бок, к священнику.
– Отец Феодосий, так чем закончилась история про Иова?
Священник отложил книгу, опустил немного очки и посмотрел поверх очков на Ивана.
– Хорошо. Я прочту вам несколько мест, но решать вам придется самому. Знайте это. У всех у нас разная судьба, от этого и слова мы понимаем по-разному, и смысл их раскрывается неоднозначно.
Он нашел нужную главу в Библии и начал читать:«И отвечал Господь Иову из бури и сказал: Препояшь, как муж, чресла твои. Я буду спрашивать тебя, а ты объясняй Мне. Ты хочешь ниспровергнуть суд Мой, обвинить меня, чтобы оправдать себя? Такая ли у тебя мышца, как у Бога? И можешь ли возгреметь голосом, как Он? Укрась же себя величием и славою, облекись в блеск и великолепие; излей ярость гнева твоего, посмотри на все гордое и смири его; взгляни на всех высокомерных и унизь их, и сокруши нечестивых на местах их; зарой всех их в землю и лица их покрой тьмою.
Тогда и Я признаю, что десница твоя может спасать тебя».
Священник поглядел на Ивана.
Иван смотрел ему в глаза. Так продолжалось почти минуту. Затем отец Феодосий перелистнул страницу и продолжил:
«И отвечал Иов Господу и сказал: Знаю, что Ты все можешь, и что намерение Твое не может быть остановлено. Кто сей, омрачающий Провидение, ничего не разумея? – Так я говорил о том, чего не разумел, о делах чудных для меня, которых я не знал.
Выслушай, взывал я, и я буду говорить, и что буду спрашивать у Тебя, объясни мне.
Я слышал о Тебе слухом уха, теперь же мои глаза видят Тебя.
Поэтому я отрекаюсь и раскаиваюсь в прахе и пепле».
Отец Феодосий снова замолчал и через минуту прочитал последнее:
«И возвратил Господь потерю Иова, когда он помолился… и дал Господь Иову вдвое больше того, что он имел прежде.
После того Иов жил сто сорок лет и видел сыновей своих и сыновей сыновних до четвертого рода;
И умер Иов в старости, насыщенной днями».
Священник закрыл книгу и снял очки.
До вечера они не разговаривали.
Иван заснул. Ему снились забытые чувства. Он плакал и смеялся. Радовался и холодел от страха. Он шел по дороге, утопая по колено в пыли и переживая, что может испачкать белые туфли, надетые на голые ноги. Он пытался их разглядеть, но ноги были очень длинными, и он не мог увидеть туфли и понять, в каком они состоянии. А потом что-то рвануло его вниз с головокружительной высоты, и он проснулся.
Зашла сестра, оглядела палату. Подошла к Игнату и хотела разбудить его к ужину. Потрогала за плечо. Сильнее потрясла за плечо – и тут же выбежала из палаты.
Пришел доктор в распахнутом халате. Наклонился над Игнатом. Трогал его шею. Заглядывал в глаза. Затем выпрямился и сказал, что Игнат умер.
Его тело довольно быстро вынесли, и Иван остался наедине со священником.
Слова были неуместны. Священник, перекрестив несколько раз кровать, на которой лежал Игнат, пробормотал молитву, сам перекрестился и сел дальше читать свою книгу.
Несмотря на то, что Иван не мог есть и лишь выпил кефир, к вечеру ему стало легче.
Он сел на кровати и спросил священника:
– Отец Феодосий, а как вы попали на дорогу и заснули за рулем?
Священник задумчиво посмотрел на него.
– Это загадка для меня. Я не знаю, что произошло. Я не должен был быть там.
Лицо Ивана выразило удивление.
– Понимаете, несколько дней назад я поехал в деревню Селиваниха. Это по Волоколамскому шоссе, рядом со Снегирями. Прихожане сказали, там новый поселок, и есть нужда у людей в церкви. Хотят построить. Поехал я туда. За деревней лес. Повернул на проселочную дорогу, как рассказали. Заехал, видимо, далеко. Никого. И спросить не у кого. В общем, сломалась моя машинка. Старенькая была, но хорошая. Прихожане скадывались. Попробовал позвонить. Нет связи. Пошел пешком дальше. Много прошел. Наверное, не надо мне было с дороги сворачивать, но показалось мне, дома в лесу виднеются, вот я и сошел на тропинку. В глубине увидел строения. Похоже на казармы. Военная часть, наверное, была. Думаю, присяду, отдохну и пойду назад. Присел. Слышу – кто-то в кустах. Выходят. Девочка лет десяти, светлая такая, как одуванчик, и мальчик чуть постарше. Поздоровались. Спрашиваю, где тут поселок? Машина, говорю, сломалась, помощь мне нужна. А они шепчутся между собой и спорят. Наконец мальчик сказал, что отведут меня к взрослым. Здесь рядом, говорят. Ну, пошли. Все тропками. Недолго шли. И правда, вижу небольшой поселок, домов пятнадцать-двадцать, но все спроектировано аккуратно. Общий забор. Дорожки везде. А дети все время, что шли, особенно девочка все говорила мальчишке какое-то слово. Я понял, что про меня. Аник. Он аник. Я тогда не понял, о чем это они, – священник задумался. – Знаете, бывают явления настольно очевидные в своей невероятности, что они поражают наше воображение одной идеей возможности своего существования.