Трест Д.Е. История гибели Европы
Шрифт:
Принц Монакский, владетель одного из самых крохотных го сударств Европы (поверхность 1,5 кв. км., население 24 600 душ) по данным историков отличался редкой любознательностью.
Все время, свободное от изучения рулетки, он отдавал путе шествиям. Именно этим наклонностям вдумчивого монарха обя зана Европа своей гибелью.
Весной 1892 года принц направился в Голландию. Он про вел три дня в Гааге и, увидав картину Яна Мааса, изображав шую медный таз XVII века, прослезился от нестерпимой кра соты. В Гудде он приобрел трубку, в Гаарлеме луковицу тюльпана, а в Лейдене молодого пророка. Принц вел дневник,
Восемнадцатого июня принц на небольшой яхте выехал из северного городка Хелдера и около двух часов пополудни при чалил к плоскому берегу острова Тессела, немногочисленное население которого занималось, как удалось недавно устано вить мистеру Бервею, собиранием яиц морских птиц.
Проходя мимо небольшого домика, принц увидел несколько красных голов голландского сыра. Думая в это время о милой его сердцу рулетке, он кинул одну из голов, воскликнув:
«Ставки принимаются», — он машинально повторил слова крупье.
Из домика вышла кротколицая голландка в крахмальном чепце, подняла укатившийся далеко сыр и, ни слова не говоря, скрылась. Принц по рассеянности пошел за ней в домик, где и оставался в течение четырех минут, в полном инкогнито, без всякой свиты. Выходя, он задумчиво повторил: «Ставки сделаны».
Даже догадливые соседки не смогли подумать ничего дурного, во-первых, принц пробыл в доме не более четырех минут; во-вторых, чепец голландки остался совершенно несмятым.
Принц записал в своем дневнике:
«18 июня. Остров Тессел (4° долготы, 53° широты). Птичьи яйца. Сыр. Население приветливое. Углы чепцов должны пребольно колоть щеки мужчин. Впрочем, ставки сделаны!..» Догадливые соседки на этот раз все же о многом не догадались: именно 18 марта 1893 года у кротколицей голландки, снявшей по этому случаю крахмальный чепец, родился сын Енс Боот.
От августейшего отца он унаследовал высокую страсть к крупной игре, немало помогавшую ему впоследствии в деле уничтожения пятой части света. С молоком матери впитал он любовь к хорошему молоку и поэтому в годы войн и революций никогда не расставался с банкой конденсированного мо лока, приготовленного в Миддельбурге.
4 дальнейшие последствия необдуманного поведения принца
О первых годах жизни Енса Боота ничего неизвестно, кроме того, что в 1897 году он проглотил ус лангуста, чем причинил немало забот горячо любившей его матушке.
В 1901 году мы находим талантливого мальчика в Брюссе ле в соборе святой Гудулы. Он подает иерею кадильницу, се ребряным херувимским голоском подпевает «амипь» и тешит взоры Саваофа белизной своих кружевных халатиков. Но страсть к прогрессу препятствует его духовной карьере.
28 марта 1902 года он появляется в алтаре в фиолетовой сутане епископа, под которой, ввиду ее чрезмерной поместительности, кроме Енса, находятся друг детства, чистильщик сапог Жако, и семь воробьев. Товарищи по играм исполняют с помощью двух кадильниц и одной сковородки торжественный марш, на много лет предвосхищая изобретение джаза.
Находчивого Енса отвезли в детский приют святого Франциска, где шесть монахинь, обливаясь слезами и повторяя молитвы святой Терезе, начали отделять розовые ушки и
Отец Бенедикт поработал столь усердно, что тело Енса стало легко складываться в четыре, в восемь и даже в шестнадцать раз. Это определило его дальнейшие шаги, и в 1904 году он стал гордостью парижского цирка братьев Медрано. Но собственная исключительность в те годы не могла удовлетворить идеалистически настроенного отрока. Поэтому, 16 октября 1906 года, он попытался сложить одного из братьев Медрано, а именно — толстяка Гастона, хотя бы в два раза. Это не дало никаких положительных результатов, лишь печально отразившись на манишке Гастона, на только что скушанном им бифштексе и на самом Енсе, который два дня спустя от был в качестве поваренка на пароходе «Гамбетта» в дальнее плавание, Увидев берега Америки, молодой Енс Боот, которому было тогда четырнадцать лет от роду, обрадовался: жизнь в Европе, начиная от проглоченного уса лангуста и кончая сломанной манишкой добряка Гастона, уже слегка угнетала его. Однако, будучи еще чрезвычайно молодым, он не смог принять какое- либо решение и вскоре вернулся в Европу, где в течение трех лет занимался различными делами: учился в средиеучебном заведении, служил младшим цирюльником в Бухаресте, под бирал окурки сигар и выступал в роли факира, публично гло тая горящие газеты..
В 1910 году, 3 июля, мисс Жопл, сидя под большим зонти ком на набережной Канн, вдохновенной кистью передавала пену Средиземного моря, невесомую, как пух вылинявших се рафимов. К ее величайшему удивлению, из пены появилась пенорожденная Андиомена, которая при ближайшем рассмот рении оказалась пенорожденным, точнее Енсом Боотом, пытавшимся скрыться от невыносимого зноя в морских глу бинах. Судя по сохранившимся портретам, Енс Боот отличался редкой красотой. Не мудрено, что час спустя он совместно с мисс Жопл пил цейлонский чай, приглашенный ею на долж ность штатного натурщика.
Мисс Жопл было пятьдесят восемь лет. Ощущение божествен ной красоты совершенно лишало ее возможности спокойно во дить кистью по полотну. Но это художественное бездействие не мешало работоспособности Енса. Прожив год с мисс Жопл, Енс нашел свою миссию законченной и, прекратив с помощью некоторых химических препаратов жизпь даровитой художни цы, оказался владельцем виллы на Ривьере, свиней в Йоркши ре и гиней в «Английском банке».
Но Енс Боот находился в это время не в Йоркшире, а в Ницце, то есть всего в восемнадцати километрах от Монте-Карло, и, оплакав мисс Жопл, он направился в это гостеприимное место.
— Восемнадцать! и закричал Енс, бросая на стол прозрач ные символы виллы на Ривьере.
— Одиннадцать, — вежливо ответил крупье.
— Восемнадцать! — повторил упорно Енс, выгоняя всех свиней Йоркшира.
— Тридцать четыре, — робко возразил крупье.
— Восемнадцать! — И Енс кинул все свои гинеи, преду смотрительно размененные на франки.
— Ноль, — раздался соболезнующий шепот крупье, Енс Боот вышел из казино нищим, но утешенным мыслью, что он подарил своему отцу, монакскому принцу, всего-навсего двести пятьдесят тысяч фунтов, в то время как получил от него неоценимый дар — жизнь.