Третье лето Союза «Волшебные штаны»
Шрифт:
Ее вдруг осенило:
— Может, пойдем на улицу?
Пол последовал за Леной. На задний двор. Она огляделась по сторонам. Нет, только не в шезлонге у бассейна или еще что-нибудь в этом роде… В дальнем углу, у ограды, был огромный пень — все, что осталось от могучего, красивого дуба, который состарился и заболел, так что родителям пришлось его срубить. Пень был крепким и широким — как раз для Пола. Лена сбегала за стулом и мольбертом.
— Ты готов? — спросила она.
Он неловко присел и подпер подбородок руками. Лена обратила внимание на золотой перстень
Лена немного отодвинулась, чтобы лучше видеть свою модель.
— Ничего, если я нарисую тебя в три четверти?
— Пожалуйста.
Она укрепила бумагу на этюднике. Пол не сводил с нее глаз, и от волнения она проткнула палец кнопкой. Потекла кровь, и Лена несколько минут облизывала палец. Потом завязала волосы в хвостик и приготовилась рисовать.
— Мне смотреть на тебя? — спросил он.
— Хм, да, — решила она после короткого раздумья. У Пола был необыкновенно выразительный взгляд, так что решение было правильным. Но при этом Лена смущалась каждый раз, когда они смотрели друг другу в глаза.
Черты его лица казались необыкновенно четкими и правильными: волевой подбородок, высокий лоб, четкий овал. Но, внимательно вглядываясь в это знакомое лицо, Лена увидела мягкость и плавность линий. Например, глаза — огромные, круглые и по-детски невинные — с морщинками в углах. Лена подозревала, что появились они не от смеха. Нижние веки были голубоватыми и чуть припухшими.
Рот Пола был на удивление чувственным и мягким. Лена хотела четче изобразить линию перехода от щек к полным, красивым губам, столь не подходящим для такого крупного и сильного парня. Храбро разглядывая эти губы, Лена знала, что не стоит делать на них акцент.
Она нарисовала его плечи и руки, а когда дошла до пальцев, остановилась. Она не знала, что делать с кольцом.
— Можно тебя попросить… Я про кольцо… — неуверенно начала Лена.
Пол быстро прикрыл перстень рукой и опустил взгляд, изменив позу впервые за сорок минут.
— Извини, — пробормотал он, видимо поняв это.
— Все в порядке, не волнуйся, — быстро сказала она, внезапно почувствовав беззащитность Пола. — Можешь передохнуть, ты это заслужил.
— Нет-нет. — Он все еще смотрел вниз; его на удивление красивая шея была как-то по-девичьи изящно изогнута, и Лене страстно захотелось нарисовать совсем другой портрет.
Лена всегда воспринимала как чудо, когда при долгом внимательном взгляде на кого-то вдруг открывала смысл каждого движения. Каждый жест, казалось, был исполнен волшебства, которое невозможно описать словами — Лена, по крайней мере, не смогла бы. В чертах лица каждого таились история всего мира, тончайшие оттенки разнообразных чувств и переживаний… Живопись приоткрывала завесу над этим эфемерным таинственным измерением — как поэзия. Если честно, то Лена, в общем-то, никогда не видела поэзии в поэзии, утешая себя мыслью, что для каждого она своя.
Пол снял кольцо, зажал его в кулаке и наконец посмотрел на Лену.
— Это папино, — объяснил он. — Он ведь тоже учился в Пенне и поэтому решил подарить мне этот перстень с эмблемой.
Лена внимательно
— Он болен, да? Кармен мне сказала.
Пол кивнул.
— Мне так жаль.
Он продолжал медленно кивать.
— Там все очень плохо, если ты понимаешь, что я имею в виду.
— Понимаю! — с горячностью воскликнула она. — То есть не совсем, но мне кажется, что понимаю. Мой Бапи — ну, мой дедушка — умер прошлым летом. — Внезапно Лена ужаснулась своим словам. — Я не это хотела сказать! — чуть ли не закричала она. — Не в том смысле, что это должно произойти!
Взгляд Пола был бесконечно добрым.
— Я знаю, Лена, — мягко сказал он. — Знаю, что ты все правильно понимаешь.
Они молча смотрели друг другу в глаза, и в первый раз Лена не смущалась. Наоборот, ей было на удивление спокойно.
— Может, передохнешь? — снова спросила она.
— Хорошо. — На этот раз Пол согласился.
На пне было много места, и Лена уселась рядом с Полом. С замиранием сердца она подвинулась к нему, и он не отстранился. Солнце безжалостно палило.
Лена оставила портрет на траве, и ветерок трепал углы холста.
Лена хотела закончить работу, но внезапно осознала, что это необязательно и что она начала рисовать Пола лишь для того, чтобы понять его печаль.
Еще один день проходил впустую.
* * *
Валия потратила все силы на переписку по аське — быстрой почте — с друзьями из Греции. Только в эти минуты она и оживала. Теперь они сидели в темной гостиной, и Кармен морально готовилась к очередной битве за телевизор. Она не видела божественный лик Райана Хеннеси уже несколько дней и сейчас пыталась представить его себе, но почему-то не могла.
Кармен встала:
— Валия, мы здесь сгнием заживо. Надо пойти прогуляться.
— Надо?
— Да. Посмотрите, какой прекрасный день.
Вид у Валии был совершенно безучастный.
— Я смотрю телевизор, ты что, не видишь?
— Ну, пожалуйста. — Кармен вдруг так отчаянно захотелось на улицу, что она была готова даже на унижение, лишь бы выманить старушку из дома. — Я все сама сделаю, а вы будете просто сидеть в коляске.
Валия задумалась. Ей нравилось, когда за ней ухаживали, и нравилось показывать свою власть над Кармен. Она пожала плечами:
— Слишком жарко.
Сегодня совсем не жарко, правда!
Валия не снизошла до утвердительного ответа, но выразительно посмотрела на коляску.
Кармен с облегчением вздохнула и осторожно переместила Валию в инвалидное кресло.
— Ну вот. — Проверив, на месте ли ключи и деньги, Кармен выкатила Валию на улицу.
Небо было ясным и синим, стояла тяжелая августовская жара. Кармен шла, погрузившись в мысли. Она попыталась взглянуть на пригородные дома глазами пожилой дамы, всю жизнь прожившей на острове в Эгейском море. Картина получалась плачевная. Но небо, прекрасное небо, было одинаковым везде, и Кармен задумалась, понимала ли это Валия.