Третьего не дано
Шрифт:
– Вы еще не доросли...
– А вы обречены!
– резко сказал Мишель.
– Жизнь опрокинула ваши бесплодные, вредные идеи. Сам Кропоткин это понял. Не хотел признаваться. Но прорывалось... Разве не он говорил, что никому не нужен в России? И что если бы попал туда, то был бы в положении человека, мешающего тем, кто борется?
– Вы изучали Кропоткина?
– насторожился анархист.
– Читал запоем, - усмехнулся Мишель.
– Чтобы теперь... отречься?!
– Чтобы убедиться в правоте Ленина!
– воскликнул
– Я мог бы по всем пунктам опровергнуть вас, - продолжал он.
– Но к чему урок политграмоты?
Кстати, и Кропоткиным мог бы вас опровергнуть. Долой правительство! призываете вы. А что говорил сам Петр Алексеевич в августе 1863-го? Помните, он плыл на пароходе "Граф Муравьев-Амурский"? Плакался в жилетку: плыл бы хорошо, да у капитана белая горячка. Потому, мол, беспорядку много, все неладно.
– Ошибки молодости, - буркнул анархист.
– А память у вас, молодой человек, феноменальная...
– Еще вопрос. Вы считаете себя идейным анархистом. Почему же вы прятали под своим крылышком бандитов, контру и прочую сволочь? Это согласуется с вашим учением?
– Мишель распалялся все сильнее.
– Да вы... предали и Бакунина, и Кропоткина! И все светлое, что было в их учении!
Анархист, насупившись, молчал.
– Итак...
– начал Мишель.
– Рано еще зачитывать приговор, рано!
– задыхаясь, воскликнул анархист, и бородка его затряслась, будто кто-то невидимый то и дело дергал ее. История еще скажет, скажет...
– Пора вставать, дядя, - прервал его Калугин.
– Корабль у пирса.
– Пора вставать, - подтвердил Мишель.
– Пора держать ответ перед историей!
Анархист молчал.
– Фамилия?
– насупился Калугин.
– Пантюхов, - неохотно назвал анархист.
Когда он неверной, подпрыгивающей походкой покинул комнату, Мишель не почувствовал морального удовлетворения: не такая уж большая радость сражаться с обреченными.
Зато Калугин обрадовал его. Хлопнул по плечу, сказал коротко:
– А ты мастак. С тобой, видать, и в кругосветку можно.
– Он помолчал и добавил: - Тут еще попался интересный персонаж. Громов некий. Сейчас его приведут, займись. Я Илюху на подмогу вызвал. Пусть записывает показания. Пригодятся...
Вскоре вихрем влетел в кемнату Илюха - черноволосый парнишка, совсем еще мальчуган. Потертая кожанка была ему явно велика. На фуражке красным огоньком лучилась звездочка. Паренек, ослепив Мишеля солнечной улыбкой, отчеканил:
– Сотрудник Всероссийской чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией Илья Фурман!
– Комиссар Всероссийской чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией Мишель Лафар!
– в тон ему представился Мишель.
Илюша стремительно сел за стол, открыл картонную папку с бумагой, всем своим видом показывая, что он готов выполнять свои обязанности со всем старанием, на какое способен.
Громов вошел неторопливо, с достоинством. Несмотря на
однажды надев маску, он так и не снял ее. Он отрешенно смотрел куда-то поверх Мишеля.
– Садитесь, - предложил Мишель.
Громов сел спокойно, не стремясь произвести выгодное для себя впечатление, не подчеркивая желания казаться независимым. Жизнь успела сделать горестные заметы на его лице: пригасила, присыпала пеплом когдато яркие, броские и суровые черты. Серые, с малахитовыми искорками глаза в глубине своей таили едва приметное выражение усталости и печали. Темные густые волосы холодновато светились снежинками седины.
– Вот это приобщи к делу, - сказал, входя, Калугин и протянул Мишелю книгу в кожаном переплете.
Калугин тотчас же исчез, а Мишель передал книгу Илюше.
– "Овод", - восхищенно прошептал Илюша, лихорадочно листая книгу.
– Здесь есть надпись, - сказал Илюша.
– Вот.
Мишель взглянул на титульный лист. Среди виньеток виднелись строки: "Через страдания - к счастью. Пусть эта книга станет твоим талисманом". Подпись разобрать было невозможно: чернила успели выцвести.
– Ваша?
– спросил Мишель, обращаясь к Громову.
– Моя, - подтвердил тот.
– Не расстаюсь с ней никогда.
– Почему?
– Разрешите не отвечать на этот вопрос.
– Подарок?
– Да.
– Чей?
– Позвольте и это обойти молчанием. Пусть вас не удивляет мое упорство. Поверьте: мои ответы ничего не прибавят к тому, что вы хотите узнать. Все, что связано с этой книгой, - глубоко личное.
– - Хорошо, - согласился Мишель, - будем говорить о том, что имеет отношение к делу. Вы разделяете убеждения анархистов?
– Если я скажу, что не разделяю, вы мне поверите?
– спросил Громов.
– Отвечайте на вопрос.
– Предположим, я скажу, что идеи анархизма во многом совпадают с моим идеалом, вы же начнете утверждать, что я вовсе не анархист, а человек, проникший в их среду с особым умыслом.
– К чему предвосхищать события?
– Видите ли, на вашем месте я мыслил бы так же.
Формальная логика плюс подозрительность сжимают человека огненными тисками, из пих не так-то просто вырваться.
Что бы ни говорил Громов, голос его не менялся, он был негромким, чистым, но не бесстрастным.
– Кроме показаний, - возразил Мишель, - есть факты и доказательства. Они или усугубляют випу, или же, напротив, смягчают ее.
– Несомненно, - согласился Громов.
– Но прежде чем говорить о сущности следственного процесса, я хотел бы напомнить, что в глаза не видел ордера на арест.
– На предложение сдать оружие вы ответили огнем, - отпарировал Мишель.
– Не подумайте, что я жалуюсь. Вы правы - властям было оказано вооруженное сопротивление. Но к чему в таком случае следствие? Объявите приговор - и точка.