Третий берег Стикса (трилогия)
Шрифт:
— Дальше — дороже? — перебил его Волков.
— Естественно. Но больше чем в километре от берега я хоронить не берусь, разве что сам Кий сподобится. Вы понимаете, они жгут книги, а я топлю то, что от них самих остаётся после сжигания. Ох, тяжело мне в гору. На вёслах легче. Прощайте, Саша.
Волков опасался, что снова повторится обряд целования перстня, но Арон, похоже, попросту забыл, с кем и о чём говорит. Ворчал: «Кого же ты мне напоминаешь? Вспомнить не могу…» Прощаясь, изобразил в воздухе какой-то странный знак и побрёл, не оборачиваясь, обратно к пирсу. Ходить ему действительно было непросто — заметно хромал и опирался на удилище.
Выдержка из стенограммы заседания Совета Исследователей.
…
Председатель: Перейдём к последнему пункту повестки дня.
Глава Сектора Планетологии (ГСП): О важности последнего пункта можно судить по названию «разное». Потратим время на обсуждение разных разностей.
Председатель: Алексей Мстиславович,
(шум в зале)
Глава Сектора Киберентики (ГСК): Владимир Борисович, мне кажется, в конституции Внешнего Сообщества прямо сказано, что граждане Внешнего Сообщества не имеют права высаживаться на Землю, а кораблям Внешнего Сообщества запрещено находиться в околоземном пространстве. Мы ещё не справились с результатами последнего инцидента, а вы хотите втравить нас в новую склоку. Мы только что говорили о тяжёлом положении в энергетике. Вы сами проголосовали за мой проект. Лезть в земные дела сейчас, когда нам самим катастрофически не хватает мощностей, — авантюра. Мне кажется, вы превысили полномочия.
(реплики с мест: «Снова здорово», «Всё бы вам об энергетике», «Да погодите же, ничего не слышно»)
Председатель: Айзек, вы, как всегда, торопитесь с выводами. Исследовательское судно, направленное в околоземное пространство, имеет особый статус, подтверждённый двухсторонним соглашением с «Грави Инкорпорейтед», кандидатура эмиссара Внешнего Сообщества предложена Планетарной Машиной, у этого гражданина Внешнего Сообщества тоже особый статус.
Глава Сектора Медицины (ГСМ): Вы Сашку туда отправили? Да вы просто изверг, голубчик.
Председатель: Я отправил туда действительного члена союза исследователей Волкова Александра Владимировича.
ГСМ: Вашему сыну, Владимир Борисович, противопоказаны эмоциональные нагрузки. Напоминаю вам, Владимир Борисович, что после общения с… м-м, скажем так, c существом из каверны Волкова-Моргана, Волков страдает приступами странной болезни, которая современной медицине не по зубам, понимаете голубчик? Как лечащий врач я заявляю протест. Отправить собственного сына…
Председатель (перебивает): Иван Арнольдович, мои семейные дела не подлежат обсуждению на Совете. Мы с вами спорили уже на эту тему. По заявлению самого Александра Владимировича то, что вы считаете заболеванием, таковым не является.
ГСМ (скептически): Ах, оставьте вы, голубчик, эту мистику. Никаких доказательств связи между вашим сыном и существом из каверны Волкова-Моргана у вас нет и не может быть, что же касается утверждений самого больного о якобы состоявшемся синтезе личности Эго-Волкова — так это обыкновенные галлюцинации. Проекция человеческой личности на квантовый компьютер! Сверхзнание! Озарения! Бред это всё, Владимир Борисович. Нет между ними никакой связи.
ГСП (задумчиво): Не хотелось оглашать непроверенные данные, но, как я вижу, они имеют непосредственное отношение к теме дискуссии. Вчера наши «Фобосы» снова зарегистрировали гравитационную аномалию. Область локализации перемещалась скачкообразно, максимум возмущения пришёлся на двадцать один час ноль-ноль минут по местному времени, после чего мощность аномалии резко пошла на убыль и преодолела порог чувствительности аппаратуры «Фобосов».
ГСМ: Вы хотите сказать…
ГСП: Я хочу договорить. Мы успели понаблюдать за районом последней локализации аномалии в тепловом, видимом, ультрафиолетовом и рентгеновском диапазонах. Данных маловато, могу лишь сказать, что параметры объекта, обнаруженного там, близки к параметрам Эго. Когда стартовал «Улисс»?
Председатель: Вчера, в двадцать один час ноль-ноль минут по местному времени.
ГСП: Полагаю, никто из присутствующих не станет отрицать, что некая взаимосвязь между этими двумя событиями всё же прослеживается.
ГСМ: И что это должно означать?
Председатель (улыбается): Ему стало интересно, Иван Арнольдович.
ГСМ: Кому? По утверждению больно… самого Александра Владимировича, Эго человечьими делами не интересуется. Витает, знаете ли, в эмпиреях.
Председатель: Не всегда же ему оставаться ребёнком. Он повзрослел.
ГСП: Ему больше миллиарда лет.
Председатель: И это, Лёша, не мешает ему оставаться в некоторых вопросах ребёнком. Своенравным, но любознательным. Но всё это домыслы. Меня лично в значительно большей степени беспокоит не психология Эго, а суть явления, напугавшего Планетарную Машину. Я затребовал данные, Джоан прислала их, но для адекватной интерпретации потребуются серьёзные вычислительные мощности. Айзек…
ГСК (сварливо): Мощности, мощности! Опять мощности. Ведь я только что говорил вам!
Председатель (вздыхает): Не склочничайте, Айзек. Дело очень серьёзное, я пришлю вам исходные данные.
ГСК (безнадёжно): Вы неисправимы, Володя… Давайте ваши данные. Сами-то вы что об этом явлении думаете? Составили уже какое-нибудь мнение?
Председатель (мрачно): Составил, но это не для протокола. Попрошу остановить запись заседания.
(конец стенограммы)
Глава третья
Прощание с Ароном окончательно убедило Волкова, что на данные, полученные от бывшего гувернёра княжны Дианы, полагаться нельзя. Россказням о сожженных и повешенных учёных верить не хотелось, да и вообще не получалось совместить мрачный набросок, нарисованный намёками и недомолвками Коэна, с полдневным миром,
— Здравствуйте! — неуверенно поздоровался Волков. Оба серых поклонились почти одновременно, но без слов, а один из них показал рукой: сюда, мол.
«Немые они что ли? Или по-русски не понимают?» — гадал Саша и на всякий случай повторил приветствие на английском, немецком и японском языках. Подумав, добавил ещё французский вариант, но ответа не услышал. Ему снова было указано рукой — пойдём, мол, с нами, — а один незнакомец даже за локоть Волкова потянул. Мягко, однако настойчиво.
— Но я хотел ещё во дворец заскочить на пару минут, — возразил Александр. — Хотя… ладно, уговорили, ребята. Куда идти?
Похоже, ловцы посетителей приморского парка всё же понимали по-русски, поскольку тут же подхватили гостя под локти и повели, склонив головы в остроконечных капюшонах. «Может, не из почтительности, а просто под ноги смотрят? — прикидывал Саша, поглядывая то на одного, то на другого сопровождающего. — Немые они, точно. Но слышат хорошо. Ведут куда-то как князя, под локотки. Что за рубища на них? Слово какое вспомнилось — рубища! Чадящие факела, костры, балахоны с клобуками… Монахи?! Вот на кого они похожи. Но не может того быть, это я из-за Ароновых бредней выдумал. Ведут меня почтительно. Куда?»
Справа в промежутке между деревьями мелькнуло море, но монахи не позволили рассмотреть — увлекли наверх по длинной лестнице, уверенно провели по лабиринту ухоженных аллей туда, где шпили сводчатого мавританского входа царапали незамутнённую синь. «Не такую уж и незамутнённую, — сказал себе самому гость, уже смирившийся с тем, что обращаться к хозяевам не имеет смысла. — Чадит что-то на верхней террасе и пахнет оттуда дымом».
Запах приятно кислил, припомнилось слово «благовония». Воздух струился над двумя белыми вазами с барельефными ликами какого-то курчавого бога. Волков понял — ведут туда. Там бормотали скороговоркой, то будто бы уговаривая, то сердито, а то и жалобно, но слов разобрать не получилось, пока не поднялись наверх. Чёрные широкие чаши вокруг плоской каменной плиты, в чашах потрескивают уголья. На плите, раскинув руки и ноги в стороны загорает совершенно голый господин, он и бормочет невнятно. Возле него в позах, не лишённых почтения, четверо, ещё трое несуетливо возятся у чадящих костерков. И слышно уже:
— Почему сегодня-то? До солнцеворота два дня, клянусь Адонисом! Или кто у вас там? Э! Э! Ребята, я пошутил! Я хотел сказать: клянусь Таммузом! Или Фаммузом? Ч-чёрт, глухие вы что ли? — говорил обращаясь то к одному безмолвному своему почитателю, то к другому, разлёгшийся в странной позе голый курортник. Тело его мучнистое, без малейших признаков загара, при этом извивалось и коротко подёргивалось. На запястьях и лодыжках отдыхающего Волков смог рассмотреть широкие кожаные браслеты с грубыми пряжками.
— Не мог же я проспать два дня? — спрашивал у немых прислужников пациент, по всей видимости, принимавший воздушные ванны. — Или мог? Говорил мне Арон… А! Я вспомнил! Вы эти… Послушай, начальник! Клянусь Думу-зид-абзу… Не понимаешь? Чтоб ты лопнул! О, извини, я не то хотел сказать! Начальник! (голый господин заговорил интимно) Я буду очень благодарен, ты понимаешь меня? Поищи вокруг, не запутался ли кто-нибудь в кустах. Ты понял меня? Какой-нибудь… бэ-э-э… Ты понимаешь?
Говоря это он приподнял голову, чтоб монаху было лучше слышно, заметил Волкова и заорал тут же:
— Смотри, смотри! Это он! Он запутался в кустах, я же тебе говорил! Окажи ему почести, я недостоин!
«Почести? Интересно, откуда он узнал, что у меня перстень?» — удивился Волков, но решил, что раз уж инкогнито раскрыто, нужно хотя бы воспользоваться преимуществом княжеского положения и получить ответы на вопросы. Шагнул в круг, очерченный кострами (провожатые не препятствовали) вытянул за тесьму перстень и сказал, обращаясь к тому монаху, которого голый назвал начальником:
— Уважаемый, этот человек прав, почести следует оказывать мне. Вот, можете убедиться — перстень Дианы.
Серый живо обернулся и приподнял край капюшона обеими руками, чтоб не мешал смотреть. Широкие рукава его рубища поехали вниз, обнажив изуродованные шрамами запястья. Волков отшатнулся от неожиданности: белые шары глазных яблок, лишённые радужки, выкатились на него, уставились точками зрачков, смигнули, потом сместились ниже, зашарили — монах разглядывал перстень.
— Он! Это он, а не я, — причитал распятый на камне господин. «Чего он хнычет? Они же ничего такого…» — с запоздалым удивлением подумал Волков и тут же смог убедиться, эти серые не хотели курортнику зла. По едва приметному знаку их начальника склонились к распятому и снова стали возиться с его браслетами. «Ремни? Он был привязан!» — сообразил Саша, но и это не вызвало у него опасений. Покорно послушался, когда двое его провожатых мягко и уверенно подвели к камню его самого и усадили с поклонами.