Третий берег Стикса (трилогия)
Шрифт:
— Но всё равно всё это без толку, потому как бабки достанутся Анастасию, — резюмировал, успокаиваясь, сатир.
— Зато Осип успеет отъехать подальше.
— Чихать мне на твоего Осипа. Главное, чтоб до нас не добрались, — презрительно бросил Матвей и повернул в открытые ворота кузницы.
— Вы за это перед княжьим судом ответите! — решился выразить протест волкодав. — Пытать вас, страдников, будут, со спины ремни резать!
Он остановился у ворот, замотал головой и завопил истерически: «Сожгут, повесят, а прежде кишки выпустят! И на кол вас…»
Хоть и наскучило подгонять пленника пинками, но тут уж Саша
— На заднее, — подсказал Джокер. Хнычущий волкодав едва успел пригнуть голову. Пока не захлопнулась за ним дверца слышны были его причитания о страшных казнях, ожидающих преступников.
— Вот какие муки нам точно уготованы, так это голод и жажда, — заметил сатир. — Я, князь, по твоей милости (Джокер глянул хитро) не успел сегодня позавтракать.
— Схожу, возьму чего-нибудь у Осипа, — сказал Волков.
— Ага. Какого-нибудь силоса, — фыркнул сатир, выразив таким образом неуважение к растительной пище.
Пропустив мимо ушей критическое замечание, Волков взбежал по лестнице, обнаружил дверь открытой, прошёл через прихожую в комнату, но первым делом не к рефрижератору направился, а к полке, на которой видел глиняных болванчиков — любопытно было рассмотреть вблизи гончаровой дочери изделия. Однако полка оказалась пуста. Саша нисколько не огорчился, наоборот, покивал, улыбаясь своим собственным мыслям, и занялся делами насущными. Стал набирать в дорогу провизию. Хлеб, сыр, остатки варёного картофеля в глиняном горшке, какие-то незнакомые овощи собрал, увязал в скатерть, думая: — «Ничего, много нам не нужно. Если верить рассказам Джокера, сегодня же будем в Кий-городе». И вышел, походя глянув на стенные часы (семь тридцать четыре), и удивился ещё раз такому раннему визиту мытаря: «И ведь начал он не с Манихеевки, прежде обобрал Осипа».
— Ну, что ты долго так? — нервно осведомился Матвей. Медвежий двигатель урчал вполне благодушно.
— Поехали, — вместо ответа скомандовал Саша и полез на заднее сиденье. Во-первых, нужно было следить, чтобы пленный по дороге не выкинул какой-нибудь глупости и не вздумал из машины выкинуться, а во-вторых, расспросить его кое о чём не мешало бы.
— Ну, слава Неназываемому, — выругался Джокер и медведь рванул с места, будто стоять ему порядком прискучило. Выпрыгнул на дорогу, скатился с холма, повернул к тракту, но далеко не отъехал.
— Стой! Стой! — крикнул водителю Волков. Кое-кого увидал позади.
— Да что ж такое?! — возмутился Матвей.
— Останови, — приказал Саша, вышел из машины и глянул в сторону Манихеевки. Двое на дороге. Первым широко вышагивал на прямых ногах мальчишка. Щуплый, сутулый, руки в карманах. А догоняла его женщина. Догонит, за рукав схватит, потянет обратно, но мальчишка… «Да, я так и думал. Ванька. Иван Петрович». Дёрнет Иван Петрович локтем, вырвется и дальше себе идёт, не оборачиваясь.
— Ванечка! Не ходи… — в голос взмолилась, приотстав, Лизавета и отёрла лоб.
Новый кузнец так и не обернулся. Саша дождался, пока он вошёл во двор, проследил, как съехались створки ворот, и только после этого вернулся в машину.
Глава двенадцатая
Всякий раз, когда навстречу
— Попытку говоришь? — фыркал Джокер, крутил головой, но больше не говорил ничего, посвистывал в виде насмешки.
Уверенность провожатого передалась капитану Волкову, на встречных перестал обращать внимание, отметил вслух:
— Сколько их! И все навстречу, ни одного попутного.
— Так дань же едут собирать купальскую, — охотно пояснил Матвей. — Самое время. Не все же как этот вот, спозаранку. Эй, ты! Чего тебя принесло в такую рань в Манихеевку?
Волкодав шмыгнул носом, проводил тоскливым взглядом очередного мотоциклиста, пожевал губами, но ничего не ответил.
«Вообще-то неплохо было бы разговорить молодого человека», — сказал себе эмиссар Внешнего Сообщества и участливо спросил у волкодава:
— Как зовут тебя?
— Ха! — Матвей вместо пленного отозвался. — Как бы ни звали, он откликается. Да, уважаемый?
— Центральный двенадцать двести девяносто четыре, — насупившись пробубнил парень.
— Какой-какой? — не понял Саша. — Что центральный?
— Округ центральный, — огрызнулся парень. — Двенадцатый участок, а номер мой двести девяносто четыре. И вы ещё наплачетесь, когда вас приведут к нам. Кровавыми слезами умоетесь. Господин участковый с вами знаете, что сделает?..
«Ну, опять двадцать пять, пошёл трепать о наказаниях. Номер вместо имени. Занятно. Как они друг к другу обращаются? Эй, Двести Девяносто Четвёртый! Слушаю вас, господин Одиннадцатый. Будет исполнено господин Одиннадцатый. Солдатики белоглазые».
— Послушай, — прервал волкодава Саша, избегая обращаться по номеру. — Ты так и не сказал, почему так рано за данью пожаловал.
— А это не запрещается, — ответил Двести Девяносто Четвёртый, прерывая рассказ о ногах, вырванных из того места, откуда растут. — От участкового позавчера ещё пришёл циркуляр приступить к сбору купальской подати после смены, не получая новых указаний. Сменщика я ждал вечером, а он заявился под утро и совсем не тот. Какой-то пескотрус из канцелярии. Сказал, всю смену почему-то на юг отправили. Заварушка, мол, там какая-то. Знаем мы эти дела, было уже и без всякой заварушки, когда светлейший, слава ему, в Южный Дворец отъехал на отдых.
Помянув светлейшего, волкодав снова насупился и отвернулся, но и без уточнений понятно стало, о какой заварушке идёт речь: «Надо думать, облаву на юге устроили после вчерашнего».
— По наши души стараются, — подтвердил Матвей. После того как медведь выбрался на княжью дорогу, в повадках Джокера снова что-то неуловимо переменилось. Нервничать прекратил, в тоне его стали проскальзывать незнакомые нотки. Эти изменения насторожили Волкова, заставили присмотреться к сатиру повнимательней, но, к сожалению, никаких определённых выводов сделать не удалось. В глаза бросилась одна странная деталь: клещи, купленные накануне у кузнеца, Матвей не бросил в багажник, а держал зачем-то при себе, в кармане куртки рукоятками наружу, как пистолет или что-нибудь в том же роде. Впрочем, возможно, просто сунул туда и забыл. Так и не придумав никакого объяснения всем этим странностям, Саша решил махнуть рукой и снова обратился к белоглазому: