Третий пояс мудрости. (Блеск языческой Европы)
Шрифт:
Не меньшим правом на популярность пользовались в Киеве и сыны Сварога — Дажьбог, родоначальник руссов, считавшийся мужским вариантом Сречи, персонифицировавший солнце, его свет и тепло, и безымянный Сварожич, или Божич, которому молились в свинарниках и овинах, — олицетворение огня земного, нередко изображавшийся в виде златорогого оленя. Сварожи — чем — главным богом лютичей — иногда называют Радегаста, а Г. Глинка явно смешивает Дажьбога со Свантевитом: «Световид», по его мнению, — это «солнце, жизненная теплота». Отсюда пошла ошибка, будто в Арконе в день летнего солнцестояния отмечался праздник Свантевита. Скорее, это был день Дажьбога. Но какое имя он носил на Руяне — неизвестно, тем более что Дажьбог упоминается Г. Глинкой отдельной строкой как податель «благополучия». В качестве же «начального огня, эфира» он называет Зничь, то есть Жничь. Такое божество действительно почиталось в Киеве в виде вечного, неугасимого огня, исцеляющего больных и страждущих. Не исключено, что это восточнославянский вариант Флинса. Жничь, по всей видимости, посвящался богу медицины и фармакологии Хореи. Но и тут загвоздка:
В некоторых рукописях зафиксирован другой вариант его имени, по-видимому, более правильный — Корша. Отсюда могли произойти общеславянские корчага и корчак (кувшин), а позднее — корчма. Возможно, в те времена хмельные напитки считались целебными. Что же касается слов «корчи», «корчиться», то они могли принадлежать как богу медицины, так и богу пьянства. Венды предпочитали обращаться к Урию — лекарю и покровителю дома, наделенному даром волшебства, а пруссы — к солнечному Аусвайксу, всегда готовому помочь больным и дряхлым (он образовывал божественную тетраду с Пелвитте, Пергубрием и Пуш—» кайтсом). Хореи же был прежде всего богом руссов и тоже, как видим, имел отношение к плодородию.
Приближение смерти предвещали хрипы и конвульсии больного — это был верный признак того, что к нему явилась Смертница, чтобы отделить душу от бренной оболочки. Ее могли видеть все, кроме самого умирающего. Смертница неприкаянно бродила по дому из конца в конец и исчезала только тогда, когда кончина становилась неминуемой. Душу сопровождал к ее новому обиталищу Совий, а встречал зверообразный польско — силезский бог смерти Ний, обитавший поначалу в районе Гнезно, а позднее — Немчи. Вариант его имени или, быть может, прозвища — Нийям, Нийяма — свидетельствует о его прежнем тождестве с индийским Ямой, тоже повелителем загробного мира. Г. А. Глинка сообщает, что Ний был неумолимым судьей и безжалостным исполнителем собственных приговоров, «владычествующим над преисподними странами», где среди «кипящего моря зол» стоял его престол. Это он посылал к людям на ладье «Навь» Смертницу и прочие «ночные ужасные привидения». Его идолу, выкованному из железа, жертвовали «не токмо кровию животных, но и человеческою, особенно же во время каких-либо общественных злоключений».
Н. В. Гоголь многие черты Ния по созвучию имен перенес на своего Вия, возможно, не подозревая, что Вий — это не кто иной, как общеславянский бог ветров Вей в украинском произношении, «потомок» индийского Ваю (Ваты). Ний имеет много общего с германским Дспгелем — «косарем». Этот бог смерти представлялся в виде бородатого старика, отбивающего косу (иногда золотую) на железной или серебряной наковальне, установленной на кладбище. К этому же кругу принадлежит и русский герой Рогдай (правда, финского происхождения) — сын Смерти, сразивший булгарского великана Тугарина Змеевича, ибо не ведал страха гибели. Тугарин в этом сказании наделен некоторыми чертами Кащея: он хотел вызвать на поединок князя Владимира, женившегося на Лепе, дочери булгарского князя, против воли ее отца. Лишь самой Лепе удалось выведать тайну уязвимости Тугарина, его «ахиллесову пяту», — Рогдай ослепил его светом. Этот сюжет принадлежит мировому фольклору, в том числе и христианскому (легенда о Самсоне и Далиле).
С большой долей уверенности можно утверждать, что все эти боги имели посвященные им праздники с игрищами — народными зрелищами. Но как они выглядели — неизвестно. Французский социолог П. Друэн подсчитал, что во времена европейского средневековья церковь установила сто пятнадцать праздников, кроме воскресных дней. Многие из них, безусловно перекроенные из языческих, сопровождались состязаниями поэтов, музыкантов и гимнастов. И непременно — гаданиями (щедрованиями). Чуть ли не до наших дней дожили такие их виды, как кобь (гадание по полету птиц) и рабдомантия (гадание прутом), не говоря уже о колядовании, гадании по зеркалу, воде, лентам и так далее.
Существовал праздник появления змей на земле (25 марта) и ухода их под землю (14 сентября). Был праздник весеннего пробуждения медведя (комоедицы, 24 марта) и первых всходов яровых (2 мая). В январе отмечались русалии (в конце святок) и день Велеса, чей каменный идол видели в Ростове еще в XI веке. 22–23 апреля чествовали Леля и Ладу и прогоняли скот сквозь пламя костров, 27 апреля -ярилу. 10 мая клали в борозду хлеб и лили пиво по случаю именин Земины и ее брата — близнеца Земепатса (Господина земли), а старики перед сном приникали устами к земле, бормоча заклинания. 5 июля справляли именины Месяца, а 8 апреля — встречу Месяца с Солнцем. 24 июня, в начале жатвы, приносились жертвы и разжигались огни Купалы, а 1 мая — Вальпургиевой ночи, когда еще раз приветствовалась Лада. 15 августа и 18 сентября латыши почитали Марю — мать Лаймы и охранительницу коров. 20 июля посвящалось Перуну, в этот же день южные славяне искали его цветок — перуницу (богищу), а прибалтийские — полевую горчицу. 29 июня поминался Кострома, а 4 июня — снова Ярила.
Ярила в поздние времена, по-видимому, отождествлялся с Яровитом — бывшим военным богом, вобравшим в себя некоторые черты Свантевита и сделавшимся покровителем урожая, всяческого плодородия и новорожденных. Его почитали заодно с богом богатства Велесом и внуком его Бояном. В «Велесовом городе» Велегощи один из храмов был посвящен семиликому Яровиту — босоногому юноше на белом коне и в белых одеждах, с горстью ржаных колосьев в левой руке. А белорусы мыслили его как девушку в белом, с венком из колосьев или
В первый день сентября праздновалась «свадьба свечи» — первое зажигание света осенью. 28 октября свершался праздник «рога изобилия» с освящением плодов и льна, в этом же месяце закалывали свинью в честь богов загробного мира. Такие праздники, говоря словами греческого поэта Пиндара, «хранили мир от распада и хаоса».
Любое действие, так или иначе связанное с сельским хозяйством или с жизнью вообще, имело духа или бога — покровителя. Польская Луибегельд извлекала желуди из скорлупы и отделяла пшеницу от спельты. Дом хранили домовые, а усадьбу и стада — польско — силезский Гардунитс, отгонявший от них диких зверей. Двери охранял Валгино, огонь и домашний очаг — Жничь, Чур стоял на страже границ и земельных участков. Регулярно объезжали небосклон на колеснице Перуна богини времени.
На то, что это были чисто земледельческие культы, характерные для большинства государств на ранних этапах их развития, указывают многие имена богов и их атрибуты: бузина Пушкайтса, конь, копье или вепрь Сварога, волк Флинса, рябина Шермукшниса, олень Гуди. Когда не хватало имен, славяне, как и греки или римляне, нарекали богов по их морально — этическим качествам. Так появились Добребог и Чернобог, Обмен и Услад, Злебог и Сильный Бог, Живе и Красопани.
Все славянские праздники, как у греков или римлян, должны были иметь детально разработанные ритуалы, и все они посвящались богам. Один из таких ритуалов — жертвоприношение петуха, сохранившееся в некоторых областях Германии. Возможно, это была жертва тому неизвестному божку, чье изображение найдено в Радигощи рядом с гермой Ругивита — Каревита. Он тоже был двуликим, как сама герма, и, возможно, подобно римскому Янусу, символизировал год уходящий и год наступающий, умирающую и воскресающую природу. Вероятно, у славян «петушиными» богами были также Курко (судя по имени) и Радегаст (судя по его статуе). Не в честь ли Радегаста носили на шляпах петушиные перья, как он на своем шлеме, а вырезанные из дерева изображения этой птицы ставили в жилищах? Культ петуха — индоарийский, он известен во всех трех поясах мудрости. Вначале он, по-видимому, был тесно связан с культом яйца. Когда вода породила огонь, от его тепла создалось Золотое Яйцо, из которого возник Брахма и сделал из верхней половины своей колыбели небо, а из нижней — землю. «В древности небо и земля еще не были отделены друг от друга, а инь и янь еще не были разделены. Они составляли хаотичную массу, подобную яйцу с неясно очерченными границами, наполненную зародышами. Более чистая и светлая часть выделилась и образовала небо, в то время как более тяжелые и плотные элементы опустились и создали землю», — подтверждается в японской «Нихон сёки». Индийцев и японцев никогда не мучил вопрос, что старше -яйцо или курица. А в сказках разных народов яйцо — вместилище жизни злых персонажей, например Кащея. Во многих странах яйца красили в красный цвет — цвет счастья и плодородия. Эту мысль восприняли от иудеев ранние христиане: яйцо символизировало для них жизнь и весну, его часто запекали в пасхальные блюда.
Мольба о плодородии принимала иногда довольно странные формы, закрепившиеся в конце концов у христиан в шествиях с зелеными ветками в вербное воскресенье. Они очень напоминают процессии старцев, идущих к Белбогу с пальмовыми ветвями в руках. Такие же сценки разыгрывались у англичан и германцев: их вербное воскресенье носит название пальмового. А итальянцы срезали для этих случаев ветви оливы. Пальмовая и оливковая ветви тоже вошли в Библию как символы мира. Славяне, германцы и кельты использовали и молодые березовые ветви: они стегали ими дубы и иные священные деревья. Такой «прут жизни» в Северной Франции делают из самшита, в Эльзасе и Лотарингии употребляют для этой цели горящие факелы — брандоны, а в Болгарии — полелии. Аналогичный праздник — луперкалии — знали и древние римляне. Они посвящали его Луперку — древнеиталийскому скотьему богу, охранителю овец и коней — и отмечали 15 февраля. Этот месяц до 450 года до н. э. был последним в календаре и считался месяцем очищения. Название его произошло от вырезанного из шкур жертвенных животных пастушеского ремня — фебруа. Жрецы — луперки стегали им по правому плечу пробегавших мимо них обнаженных людей, особенно женщин, чтобы обеспечить плодородие. Но возможно, что в названии февраля слышен отголосок имени Фебрууса — этрусского бога подземного царства, откуда произрастали злаки и куда отправлялись душ» умерших. В жертву ему закалывали козу; жарили мясо на ивовых прутьях — и начинался пир, а потом состязания в кулачном бою и метании копий и камней. Позднее Луперка отождествили с Паном и стали называть Паном — Ликеем («волчьим»). Лупус тоже означает «волк», только по-латыни. Функции же луперков перешли ко всем римским гражданам, а на закате Рима — к рабам. В 492 году папа Геласий I специальным эдиктом перенес этот праздник на 2 февраля, переименовав его в праздник Богоматери, а в руки участников вложил свечки. Таким он сохранился до наших дней. В первозданном же виде этот обряд уцелел в скандинавских странах, где на масленицу люди стегают друг друга прутьями, давно уже не понимая, для чего они это делают, и еще там, где устраивается бичевание чучела Перхты. по-видимому, такой праздник был известен и на Востоке, но скорее всего отсутствовал у греков. Ни Геродот, ни его читатели так и не смогли взять в толк, для чего персидский царь Ксеркс приказал «выпороть» бичом море, потопившее его корабли, а потом обвенчался с ним, бросив в воду пару наручников, как потом венецианские дожи бросали в лагуну перстень.