Третий пояс мудрости. (Блеск языческой Европы)
Шрифт:
«Вот начало наших законов… — говорит персонаж одной саги. — Все люди должны быть у нас в Исландии христианами и верить в единого Бога — отца, сына и святого духа. Они должны оставить всякое идолопоклонство, не бросать детей и не есть конины. Если кто открыто нарушит этот закон, то будет осужден на трехгодичное изгнание, если же сделает это тайно, то останется безнаказанным…» «Но эта оговорка, — сокрушенно добавляет рассказчик, — была отменена уже через несколько лет, и тогда никто не смел совершать языческие обряды ни тайно, ни открыто… Язычникам казалось, что их крепко обманули, но новая вера введена законом и все люди в Исландии обращены в христианство».
На континенте борьба была бескомпромиссной, без каких бы то ни было оговорок. Ко времени правления конунга Олава Трюггвасона в Норвегии был уже разработан, если можно так выразиться, церемониал свержения
Правление этого Олава датируется 995—1000 годами — как раз тем временем, когда в Исландии сравнительно бескровно утвердилось христианство. При другом Олаве, водрузившем на себя корону шестнадцать лет спустя и носившем ее двенадцать лет, в его собственном войске оказалось девятьсот язычников (число, разумеется, священное). «Узнав об этом, конунг велел им креститься… Когда язычники услышали об этом, они посоветовались, и в конце концов четыре сотни человек решили креститься, а пять сотен отвергли крещение и повернули обратно в свои земли». Это был для них лучший выход. Но он оказался не более чем отсрочкой. Его подданные, угрожал при случае Олав, «помнят, что по моему велению их сжигали в их собственных домах и карали другими карами. Их жгли по моему велению, когда они отступались от правой веры и впадали в язычество, не слушая моих слов. Мы должны были тогда наказывать за измену Богу».
О том, как искоренялось язычество, дают, в частности, представление действия его современника — Кольбейна Сильного: «Тут взошло солнце, и все бонды посмотрели на солнце. В это время Кольбейн так ударил по их богу, что он раскололся на куски, и оттуда выскочили мыши, величиной с котят, ящерицы и змеи. Бонды перепугались и бросились бежать». Вывод был совершенно очевиден, и Кольбейн не преминул поделиться им со своими соратниками, погрязшими во язычестве: «…Вы теперь увидели, какова сила вашего бога, которого вы украшали золотом и серебром, поили и кормили. Теперь видно, кому это шло — мышам и змеям, ящерицам и жабам. Плохо тем, кто верит в такого бога и упорствует в своей глупости. Соберите ваше золото и драгоценности, которые здесь рассыпались по земле, и отдайте вашим женам, и никогда больше не украшайте ими чурбаны и камни».
Само собой, подобное благочестие не могло остаться без награды. Сын Олава, сделавшись конунгом по имени Магнус Добрый, «велел изготовить раку, отделанную золотом и серебром и выложенную драгоценными камнями (не теми ли, что были награблены по языческим капищам? — А. С.). Эта рака была сделана наподобие гроба, такого же размера и вида. Под нею были ножки, а сверху крышка, украшенная головами драконов. На задней части крышки были петли, а спереди — запоры, замыкаемые на ключ. Потом Магнус кокунг приказал уложить в раку святые мощи Олава конуяга. И с тех пор этот день почитали как величайший праздник». А еще два десятилетия спустя конунг Олав Тихий «велел построить в Нидаросе каменную церковь на том месте, где было сперва погребено тело Олава. Святого. Там, где была могила конунга, был поставлен алтарь, и была освящена Церковь Христа. Туда перенесли раку с мощами Олава конунга и поставили на алтарь. Вскоре там произошло много чудес».
Этот устоявшийся сценарий принесли норманны и на Русь, где в 988 году произошли такие же события. По указанию князя Владимира все языческие идолы киевлян были низвергнуты со своих постаментов и преданы поруганию: их освободили от драгоценных украшений, изрубили топорами и мечами, а потом иных сожгли, а иных бросили в Днепр. Главного бога, коему вчера еще усердно поклонялись, привязали, как провинившегося раба, к конскому хвосту и поволокли к реке, причем двенадцать княжеских дружинников, аналогичных римским ликторам, крепко колотили его батогами и. громко поносили последними словами, а потом зашвырнули в воду и отталкивали его, влекомого течением, баграми до самых порогов, не давая осквернить прикосновением берега
Борьба развернулась не на живот, а на смерть. Именно ее отражает слой былин, сложившихся как раз в это время при дворе Владимира Святославича, прозванного Красным Солнышком, где речь идет о сражениях с Идолищем Поганым. (Поганое — от латинского paganus -язычник. А идолищами называли языческие храмы с идолами, то есть капища.) Идолище стало мыслиться в виде живого существа, этакой многоглавой, как боги индийцев и славян, и необыкновенно увертливой гидры, и лучшие богатыри изнемогали bi тех баталиях. Идолище не хотело умирать, и на месте одной отрубленной головы тут же вырастали две, три, семь. Но уже было ясно, за кем победа. Кони, которых вчера еще приносили в жертву Перуну, проволокли прилюдно статую верховного кумира, привязанную к их хвостам. Яснее не скажешь. Не понимало этого только Идолище, не желавшее сдаваться.
Не только при дворе киевского князя — по всей Европе шла охота на ведьм. Когда ведьм недоставало, их изобретали. В 1366, а затем в 1384 годах строго — настрого запрещаются похороны Мораны в Чехии. Духами тьмы, злыми колдуньями становятся сразу все феи и. предаются поруганию. Убедившись в невероятной живучести народных обрядов, церковники сумели обернуть многие из них против тех, для кого они предназначались. Эльфы провозглашаются падшими ангелами в Германии и Ирландии, а потом превращаются кто в злых духов — анчуток, кто в бесов («нагоняющих страх»), кто в чертей. Черные, белые — все смешались в один вид — черный и получили новое имя тролли (невероятно сильные, но столь же глупые, ужасные и отвратительные горные великаны, стерегущие сокровища и похищающие для собственного пропитания людей и скот). Правда, они почему-то сохранили главное свое качество, перешедшее заодно и на фей, — паническую боязнь шума. Так, французы первыми узнали, что, колотя прутом или факелом по стволу дерева, они заботятся не о плодородии, а всего лишь изгоняют коварно затаившихся эльфов и фей.
У испанцев эту функцию взяли на себя петухи: от их крика разбегалась врассыпную нечистая сила, отчего и наступала заря. У шведов безобидные гномы превратились в троллей, которых только и можно отпугнуть кострами или ружейной пальбой. Подобно тому как через колодцы можно было попасть в царство водяных, так теперь дымоходы указывали путь нечистой силе в жилища.
Индийские девы и дивы (боги) объединились с арабо — иранскими дэвами в одно емкое понятие — «диво дивное», выступающее то как вместилище добра, то зла. Велес превратился в черта (у пруссо—литовцев — velnias), похитителя скота, каким он и был до поражения Перкунсом, домовые — в косматых мохноногих уродов, гарцующих на черных козлах, Кикимора — в безобразную карлицу, живущую за печкой вместе с тараканами и склонную к неуклюжим шуткам: спутать пряжу, обесплодить кур или еще что-нибудь в этом роде. К таким же проделкам стала склонна и Макошь. Детей, умерших некрещеными, называли еще мавками, или навками (мертвячками) и верили, что эти злые духи, обманчиво красивые спереди, но не имеющие спины, так что видны были все внутренности, подобно русалкам, заманивают и убивают людей. В приморских местностях Балтийского региона, особенно в Польше, навок (навий) представляли в виде чаек, с пронзительными криками нападающих на беременных и рожениц. Их покровительницей стала Хольда — бывшая предводительница войска Водана, сделавшаяся теперь длиннохвостой ведьмой.
Вся эта нечисть облюбовала для своих сборищ вершины гор — как раз те, где раньше располагались наиболее чтимые языческие святилища. Происходило это в последнюю ночь апреля — всего на два дня позже римских флоралий, посвященных богине природы, и накануне даралий, праздника хранителей дома. В христианском календаре это была ночь святой Вальпургии. Вполне возможно, что Вальпургия — какая—нибудь бывшая фея из наиболее популярных. Такие случаи известны: Перхта (Герта), например, превратилась в Гертруду, тоже святую, ее день отмечается в Австрии 17 марта, да и кельтская Бригита сохранила свое языческое имя, обретя к нему лишь добавку — святая.