Третий рейх изнутри. Воспоминания рейхсминистра военной промышленности. 1930–1945
Шрифт:
Обычно Гитлер на прощание говорил мне несколько дружеских слов, но сегодня молча занялся другими делами. Так он дал мне понять, что наши отношения изменились. Прежде Гитлер симпатизировал мне как коллеге-архитектору. Отдав приказ о моем назначении, он с первой же минуты установил дистанцию, которую должен соблюдать глава государства в отношениях с министром, своим подчиненным.
Когда я подходил к двери, появился Шауб.
– Мой фюрер, приехал рейхсмаршал. Он хочет поговорить с вами, но не записан на прием.
– Впустите его, – с явным недовольством сказал Гитлер и повернулся ко мне. – Задержитесь.
Геринг торопливо вошел и, выразив в нескольких словах соболезнования, без лишних предисловий заявил:
– Наилучший выход из создавшейся ситуации – передача всех постов доктора Тодта мне в рамках четырехлетнего плана. Таким
По-видимому, Геринг приехал специальным поездом из своего охотничьего домика в Роминтене, находившегося примерно в 100 километрах от Ставки Гитлера. Учитывая, что катастрофа произошла в половине десятого утра, он времени не терял.
Гитлер проигнорировал заявление Геринга:
– Я уже назначил преемника Тодта. С этого момента рейхсминистр Шпеер занимает все посты доктора Тодта.
Это было сказано столь категорично, что исключало любые возражения. Геринг явно изумился и встревожился, но через пару секунд взял себя в руки, удержался от комментариев и поспешил решить другой важный вопрос:
– Мой фюрер, надеюсь, вы меня поймете, если я не появлюсь на похоронах доктора Тодта. Вы наслышаны о наших конфликтах, так что вряд ли мое присутствие уместно.
Я точно не помню, что ответил Гитлер, поскольку был шокирован «стиркой грязного белья» в самом начале моей министерской карьеры. Однако я помню, что в конце концов Геринг согласился присутствовать на похоронах, дабы не предавать гласности свои разногласия с Тодтом. Учитывая важное значение, придаваемое системой подобным церемониалам, отсутствие второго человека государства на официальном чествовании покойного министра, вызвало бы нежелательные слухи.
Неожиданным наскоком Геринг безусловно надеялся добиться своих целей. Я даже предположил, что Гитлер ожидал чего-то в этом духе и именно поэтому поспешил с моим назначением.
Как министр вооружения, выполняя задания Гитлера, доктор Тодт служил как бы промежуточным звеном между фюрером и промышленниками, передавая им приказы. Геринг, будучи уполномоченным по четырехлетнему плану, напротив, чувствовал себя ответственным за всю военную экономику. И Геринга, и его сотрудников деятельность Тодта раздражала. В середине января 1942 года, недели за две до гибели, Тодт принял участие в совещании по проблемам промышленности, на котором Геринг устроил ему разнос. Тодт сильно оскорбился и в тот же день информировал Функа, что вынужден уйти в отставку. В таких ситуациях Тодт всегда оказывался в невыгодном положении, так как был бригадным генералом авиации. Это означало, что, несмотря на министерский портфель, в военной иерархии он оставался подчиненным Геринга.
После этого эпизода мне стало ясно одно: Геринг мне не союзник, но если между нами разразится конфликт, Гитлер, пожалуй, меня поддержит.
Сначала казалось, что Гитлер воспринял смерть Тодта со стоическим спокойствием человека, который, в силу своего положения, должен принимать подобные инциденты как неотъемлемую часть своей жизни. Не приводя никаких доказательств, он в первые несколько дней говорил, что подозревает диверсию и намерен поручить секретным службам расследование обстоятельств катастрофы. Однако вскоре, когда кто-либо заговаривал в его присутствии о гибели Тодта, он раздражался, нервничал и мог резко заявить: «Я не желаю больше слышать об этом. Я запрещаю всякие обсуждения этого инцидента». Иногда он говорил: «Вы же знаете, я так тяжело переживаю эту потерю, что не хочу говорить о ней».
По приказу Гитлера рейхсминистерство авиации попыталось установить, не была ли причиной катастрофы диверсия. В результате расследования выяснили, что самолет взорвался, взметнув вверх сильную струю пламени, метрах в 20 от поверхности земли. И тем не менее в докладе комиссии, возглавляемой, ввиду важности инцидента, генерал-лейтенантом авиации, был сделан весьма курьезный вывод: «Вероятность диверсии исключается. Следовательно, нет никаких оснований для дальнейшего расследования» [93] .
93
Самолет взлетел нормально, но еще в пределах видимости аэропорта пилот сделал резкий поворот – видимо, пытался совершить экстренную посадку. При этом он, снижаясь, направил машину на взлетно-посадочную полосу, не успев
Между прочим, незадолго до гибели доктор Тодт оставил в своем сейфе крупную сумму денег с просьбой, «если с ним что-нибудь случится», передать его личной секретарше, с которой проработал много лет.
Можно только удивляться опрометчивости и легкомыслию, с которыми Гитлер назначил меня на столь важный государственный пост. Я был совершенно посторонним человеком и для армии, и для партии, и для промышленности. Ни разу за всю свою жизнь я не имел дела с оружием, поскольку не служил в армии и даже никогда не охотился с ружьем. Хотя этот шаг вполне соответствовал обычаю Гитлера выбирать в сотрудники непрофессионалов. В конце концов, он уже назначил виноторговца министром иностранных дел, партийного идеолога – министром по делам оккупированных восточных территорий, а бывшего пилота-истребителя – министром экономики. А теперь на пост министра вооружений он выбрал архитектора. Без сомнения, Гитлер предпочитал назначать на руководящие посты дилетантов. Всю свою жизнь он уважал профессионалов, таких, как, например, Шахт, но не доверял им.
Как и после кончины профессора Трооста, я продвинулся по карьерной лестнице после чьей-то смерти. То, что я накануне случайно оказался в Ставке и отказался от полета с Тодтом, Гитлер счел знаком судьбы. Впоследствии, когда я достиг первых успехов, он любил повторять, что авиакатастрофу с Тодтом подстроило Провидение, дабы увеличить производство вооружений.
По контрасту с несговорчивым Тодтом я поначалу, должно быть, показался Гитлеру послушным орудием в его руках, а он, не терпевший возражений, годами отбирал себе людей как можно более покорных. Именно из-за этой привычки его нынешнее окружение подчинялось ему безоговорочно и претворяло в жизнь его замыслы все более и более беспринципно.
Современные историки тщательно изучают мою деятельность как министра вооружения, а мои планы реконструкции Берлина и Нюрнберга считают второстепенными. Я же считал свое удивительное назначение временным, чем-то вроде военной службы. Я мечтал завоевать авторитет и даже славу как архитектор, а любой, самый выдающийся министр неизбежно остался бы в тени Гитлера. Поэтому я очень скоро вырвал у Гитлера обещание после войны снова назначить меня архитектором [94] .
94
8 мая 1942 г., всего через три месяца после моего назначения, Гитлер успокоил Розенберга, о чем тот заявил на Нюрнбергском процессе: «Фюрер неоднократно повторял, что как только будет подписан мирный договор, министерство Шпеера упразднят и разделят его обязанности между другими министерствами». Те же мысли я выразил в письме Гитлеру от 25 января 1944 г., которое послал из Хоэнлихена, где находился из-за болезни: «Я должен еще раз подчеркнуть, мой фюрер, что никогда не стремился войти в большую политику – ни в военное время, ни после войны. Я рассматриваю свою нынешнюю деятельность как военную службу и с нетерпением жду момента, когда смогу посвятить себя творчеству, которое привлекает меня гораздо больше, нежели любой министерский пост или политика».