Третий рейх. Зарождение империи. 1920-1933
Шрифт:
Менее экстремальной, но практически также жестко противостоящей Республике была более малочисленная Народная партия, наследница старой пробисмарковской партии национал-либералов. Она получила 65 мест на выборах в 1920 г. и неизменно брала от 45 до 50 мест до конца десятилетия, имея от 2,7 до 3 миллионов голосов. Враждебность партии по отношению к республике оставалась отчасти скрытой в силу решения ее лидера, Густава Штреземана, на время признать политические реалии и согласиться с легитимностью республики, скорее по необходимости, чем по убеждению. Хотя ему в партии никогда полностью не доверяли, Шгреземан очень хорошо умел убеждать. Не в последнюю очередь благодаря его превосходным навыкам ведения переговоров Народная партия участвовала в большинстве правительств республики, в отличие от националистов, которые находились в оппозиции большую часть 1920-х. Это означало, что в большинстве правительств, сформированных на начальной стадии существования республики, было по крайней мере по нескольку министров, которые как минимум сомневались в ее праве на существование. Более того, уже находясь в сложных отношениях со своими партийными соратниками, Штреземан заболел и умер в октябре 1929 г., в результате чего в руководство партии лишилось основного сдерживающего влияния [236] . С этого момента Народная партия также стала резко смещаться вправо.
236
Henry Ashby Turner, Jr., Gustav Stresemann and the Politics of the Weimar Republic (Princeton, 1965 [1963]), 250-51; Jonathan Wright, Gustav Stresemann: Weimar's Greatest Statesman (Oxford, 2002).
Даже в середине 1920-х гг. политическая система Германии выглядела крайне хрупкой. В некоторых обстоятельствах она могла выжить. Оглядываясь назад, многие описывали период 1924–28 гг. как «золотые годы Веймара». Однако представление о том, что в то время происходило становление демократии в Германии, является иллюзией, порожденной неверной оценкой прошедших событий. На самом деле не было никаких признаков того, что демократия становится более крепкой. Наоборот, тот факт, что две главные буржуазные
237
Broszat, Der Staat Hitlers, 19–20.
238
Diehl, Paramilitary Politics, 209-43; Berghahn, Der Stahlhelm, 103–30.
Веймарская республика была ослаблена еще и потому, что ей не удалось завоевать настоящую поддержку армии и госаппарата, которым оказалось крайне сложно приспособиться к переходу от авторитарного рейха к демократической Республике в 1918 г. В частности, для генералитета поражение 1918 г. стало серьезной угрозой. Генеральный штаб под руководством одного из самых умных и проницательных офицеров, генерала Вильгельма Грёнера, согласился с большинством социал-демократов, ведомых Фридрихом Эбертом, что угрозу революционных советов рабочих и солдат проще всего будет ликвидировать, если работать сообща с целью защитить стабильную парламентскую демократию. С точки зрения Грёнера, это было решением целесообразным, но идеологически неверным. Такой союз позволил сохранить старый офицерский корпус в сокращенной немецкой армии после Версальского мирного договора. Численность армии не могла превышать 100 000 человек, ей запрещалось использовать современное вооружение, например танки, а массовая мобилизационная армия должна была быть заменена на небольшую профессиональную. Грёнер вступил в яростное противостояние с армейскими консерваторами из-за компромиссов с социал-демократами, так же как и его оппонент, военный специалист социал-демократов Густав Носке, который вызвал на себя волну критики товарищей по партии тем, что разрешил оставить офицерский корпус без изменений, вместо того чтобы заменить его более демократической структурой и личным составом [239] . Но в критической ситуации 1918–19 гг. их позиция в конечном счете оказалась выигрышной.
239
Francis L. Carsten, The Reichswehr and Politics 1918–1933 (Oxford, 1966), 3-48; Wolfram Wette, Gustav Noske: Eine politische Biographie (D"usseldorf, 1987), 399–459.
Однако в течение недолгого времени рабочие и солдатские советы постепенно исчезли с политической сцены, и в глазах многих руководящих офицеров необходимость компромиссов с силами демократии утратила свою актуальность. Это особенно отчетливо проявилось в марте 1920 г., когда отряды добровольческих бригад, обеспокоенные своей будущей возможной невостребованностью, промаршировали на Берлин и сбросили избранное правительство, требуя установить авторитарный режим наподобие старой монархии. Бунтовщики под руководством бывшего служащего Пангерманской партии и лидера Народной партии Вольфганга Каппа в ряде областей также получили поддержку некоторых частей вооруженных сил. Когда начальник армейского командования генерал Вальтер Рейнхардт попытался обеспечить лояльность войск правительству, его отстранили от должности, заменив генералом Гансом фон Сектом, придерживавшимся более правых взглядов. Сект сразу же запретил всем армейским частям препятствовать заговорщикам и стал сквозь пальцы смотреть на тех, кто помогал им. Позже он приказал армии принять участие в кровавом подавлении вооруженного рабочего восстания против путча в Руре. Сект действительно с самого начала был против республики. Надменный, властный и неприступный, родом из высшего класса, с моноклем в левом глазу, он был олицетворением традиций прусского офицерского класса. Но он также был политическим реалистом, который видел, что возможности свержения республики силой были ограничены. Поэтому он стремился сохранить единую армию и свободу от парламентского контроля в ожидании лучших времен. В этом он был единодушен со своими офицерами [240] .
240
Carsten, The Reichswehr; 106-7; Johannes Erger, Der Kapp-L"uttwitz Putsch: Ein Beitrag zur deutschen Innenpolitik 1919/20 (Dsseldorf, 1967); Erwin Konnemann et al. (eds.), Arbeiterklasse siegt "uber Kapp und L"uttwitz (2 vols., Berlin, 1971).
При Секте армия сохраняла свой военный флаг старых имперских цветов, черно-бело-красный. Сект четко разделял понятия Германского государства, которое включало абстрактную идею рейха, и Веймарской республики, которую он считал временным недоразумением. Генерал Вильгельм Грёнер, учитель Секта, в 1928 г. описывал армию как «единственную силу» и «элемент государственной власти, который никто не может не учитывать» [241] . Под руководством Секта армия была далеко не нейтральной организаций, стоящей в стороне от политических склок, что бы ни утверждал Сект [242] . Он не колеблясь вступал в противодействие с избранным правительством, когда полагал, что оно поступает вопреки интересам рейха. Однажды он даже подумывал о вступлении в должность канцлера с программой, предполагавшей централизацию рейха и ограничение прусской автономии, упразднение профсоюзов и замену их «профессиональными палатами» (похожими на те, которые Муссолини создавал в Италии), а в целом «подавление всех тенденций, направленных против существования рейха и против законных властей рейха и государства за счет использования властных инструментов рейха» [243] . В конечном счете ему удалось отправить правительство в отставку, но стать канцлером он не смог. Этот пост занял один из его последователей, генерал Курт фон Шлейхер, входивший в тесную группу советников Секта в годы, когда тот руководил армией.
241
Цитируется в Carsten, The Reichswehr; 401.
242
Thilo Vogelsang (ed.), ‘Neue Dokumente zur Geschichte der Reichswehr, 1930–1933’, VfZ 2 (1954), 397–436.
243
Friedrich von Rabenau, Seeckt — aus seinem Leben 1918–1936 (Leipzig, 1940), 759-61 и Otto-Ernst Schiiddekopf, Das Heer und die Republik — Quellen zur Politik der Reichswehrf"uhrung 1918 bis 1933 (Hanover, 1955), 179–81. См. также более поздние исследования: John W. Wheeler-Bennett, The Nemesis of Power: The German Army in Politics 1918–1945 (London, 1953), которые сегодня во многих отношениях устарели, с очень критическим взглядом на армию, а также работу Harold J. Gordon, The Reichswehrand the German Republic 1919–26 (Princeton, 1957), симпатизирующую Зекту. Основные подробности см. в Rainer Wohlfeil, ‘Heer und Republik’, in Hans Meier-Wfelckerand Wolfgang von Groote (eds.), Handbuch zur deutschen Milit"argeschichte 1648–1939, VI (Frankfurt am Main, 1970), 11-304.
Большую часть времени армия подчинялась только самой себе и в 1920-х гг. изо всех сил пыталась обходить ограничения, наложенные Версальским договором. Руководство армии негласно действовало сообща с другой униженной и негодующей великой державой, Советским Союзом, и немецкие офицеры, желавшие научиться управлять танками и самолетами, а также готовые участвовать в экспериментах с отравляющими газами, проходили тайную подготовку в России [244] . Были предприняты секретные меры по обучению вспомогательных частей в попытке обойти предел в 100 000 человек, установленный Версальским договором. Кроме того, армия всегда рассматривала полувоенные отряды в качестве своего резерва [245] . Эти и другие уловки, включая учения с муляжами танков, ясно давали понять, что армия не намерена была исполнять условия мирного договора 1919 г. и отказалась бы от него при первой же возможности. Эти тайные попытки обойти договор поддерживались далеко не только бескомпромиссными прусскими консерваторами, они были организованы в первую очередь прогрессивно мыслящими специалистами, которых раздражали ограничения демократической политики и международных соглашений [246] . Нелояльность армии и постоянные интриги руководящих офицеров против гражданских правительств снижали жизнеспособность республики в условиях кризиса [247] .
244
Carsten, The Reichswehr; 276; Ernst Willi Hansen, Reichswehr und Industrie: Rustungswirtschaftliche Zusammenarbeit und wirtschaftliche Mobilmachungsvorbereitungen 1923–1932 (Boppard, 1978); Manfred Zeidler, Reichswehr und Rote Armee 1920–1933: Wege und Stationen einer ungew"ohnlichen Zusammenarbeit (Munich, 1993);
245
Carsten, The Reichswehr; 159-60, 168-9, 226.
246
Michael Geyer, ‘Professionals and Junkers: German Rearmament and Politics in the Weimar Republic’ in Richard Bessel and Edgar Feuchtwanger (eds.), Social Change and Political Development in Weimar Germany (London, 1981), 77-133.
247
См. классическое исследование: Craig, The Politics of the Prussian Army, 382–467.
Если первая демократия в Германии не могла рассчитывать на поддержку своих военных, то она не могла надеяться и на особую поддержку гражданских служащих, оставшихся ей в наследство от Германского рейха. Государственная служба имела огромное значение, поскольку обеспечивала занятость значительной части общества и охватывала не только чиновников центральной администрации рейха, но и всех госслужащих, которые занимали посты и получали оклады, изначально предназначенные для старших руководителей. К ним относились чиновники, работавшие в федеральных округах, на госпредприятиях, вроде железной дороги и почтовой службы, и в государственных учреждениях, таких как школы и университеты, поэтому университетские профессора и школьные учителя также попадали в эту категорию. Число гражданских служащих в этом широком смысле было огромным. Ниже этого относительно высокопоставленного уровня находились миллионы госслужащих, живущих на зарплату или жалованье, выплачиваемые государственными учреждениями. Например, немецкие железные дороги с 700 000 сотрудников на конец 1920-х гг., несомненно, были главным работодателем в Веймарской республике, за ними следовала почтовая служба с 380 000 сотрудников. Если сюда добавить членов семей, иждивенцев и пенсионеров, то получится, что железные дороги давали средства к существованию примерно трем миллионам людей [248] . Всего к концу 1920-х гг. в Германии было 1,6 миллиона гражданских служащих, половина которых работала на государственной службе, а другая половина — в общественных организациях вроде железных дорог. При таком большом числе госслужащих было очевидно, что этот сектор занятости был политически крайне разнообразным, сотни тысяч сотрудников входили в социалистические профсоюзы, либеральные политические партии или группы давления с широко различающимися политическими взглядами. В 1919 г. в либеральном Союзе немецких государственных служащих был миллион человек, хотя 60 000 отделились, образовав более правую группу в 1921 г., а другие 350 000 откололись, образовав профсоюз в следующем году. Таким образом, государственные служащие не были единодушно настроены против республики с самого начала, несмотря то что жили и проходили обучение в период рейха [249] .
248
Eberhard Kolb, ‘Die Reichsbahn vom Dawes-Plan bis zum Ende der Weimarer Republik’ в Lothar Gall and Manfred Pohl (eds.), Die Eisenbahn in Deutschland: Von den Anf"angen bis zur Gegenwart (Munich, 1999), 109-64, с. 149–50.
249
Jane Caplan, Government without Administration: State and Civil Service in Weimar and Nazi Germany (Oxford, 1988), 8-18, 60–61.
В роли главной фигуры переходной революционной администрации Фридрих Эберт 9 ноября 1918 г. призвал всех гражданских чиновников и госслужащих продолжать работать, чтобы избежать анархии [250] . Подавляющее большинство так и поступило. Порядок прохождении службы гражданских чиновников и их обязанности остались без изменений. Веймарская конституция обеспечила им возможность бессменно занимать свои должности. Теоретически увольнение было возможным, но на практике такое решение оказывалось практически неосуществимым, учитывая, что в суде было крайне сложно доказать, что чиновник нарушил данную им клятву верности [251] . Будучи институтом, возникшим в авторитарных и бюрократических государствах конца XVIII и начала XIX вв., задолго до прихода парламентов и политических партий, чиновничество высшего уровня долгое время считало себя правящей кастой, в первую очередь в Пруссии. Вплоть до 1918 г., например, министры в правительстве были чиновниками, назначаемыми монархом, а не рейхстагом или законодательными собраниями федеральных округов. В некоторых министерствах рейха, где при республике происходили частые смены министров, высшие государственные служащие могли обладать огромной властью, как, например, Курт Йоэль из министерства юстиции, работавший там практически все время существования республики, за которое сменилось по крайней мере семнадцать министров, пока он наконец сам не стал министром в 1930 г. Для таких людей постоянное пребывание в администрации было главным велением долга, превосходившим любые политические соображения. Что бы ни думали в глубине души высшие государственные чиновники в Берлине о путчистах Каппа в марте 1920 г., все они, включая финансистов, продолжали свою работу, не обращая внимания на приказы путчистов об отставке [252] .
250
Gerhart Fieberg (ed.), Im Namen des deutschen Volkes: Justiz und Nationalsozialismus (Cologne, 1989), 8.
251
Bracher, Die Aufl"osung, 162-72.
252
Caplan, Government, 30–36.
Их нейтралитет в данном случае во многом обуславливался свойственным им дотошным следованием долгу, который они должны были исполнять в соответствии со своей клятвой верности. Позже, в 1922 г., правительство представило новый закон, созданный с целью еще больше привязать государственных служащих к республике и применить дисциплинарные взыскания к тем, кто сотрудничал с ее врагами. Но эта мера оказалась относительно неэффективной. Только в Пруссии Карл Зеверинг и Альберт Гржезински, два министра внутренних дел от социал-демократов, предприняли серьезную попытку заменить старых имперских руководителей, в первую очередь в провинциях, на социал-демократов и представителей других партий, лояльных республике [253] . Тем не менее даже эти усилия по созданию системы государственных служб, верных принципам демократии, а также исполненных чувства долга по отношению к действующему правительству, в конечном счете оказались бесплодными. Поскольку Зеверинг и Гржезински считали, что в иерархии высших государственных должностей партии должны быть представлены пропорционально своему представительству в прусском коалиционном правительстве, это означало, что большое число важных постов было занято людьми из таких партий, как центристская, Народная и в некоторой степени Государственная партия, чья верность республике быстро сходила на нет начиная с конца 1920-х гг. В остальной Германии, включая государственный аппарат рейха, попытки реформ даже такого уровня не предпринимались, не говоря уже о каких-либо результатах, а госслужащие были гораздо более консервативными, иногда даже враждебно настроенными по отношению к республике [254] .
253
Ibid., 33–57; Wolfgang Runge, Politik und Beamtentum im Parteienstaat: Die Demokratisierung der politischen Beamten in Preussen zwischen 1918 und 1933 (Stuttgart, 1965); Anthony J. Nicholls, ‘Die h"ohere Beamtenschaft in der Weimarer Zeit: Betrachtungen zu Problemen ihrer Haltung und ihrer Fortbildung’ в Lothar Albertin and Werner Link (eds.), Politische Parteien auf dem Weg zur parlamentarischen Demokratie in Deutschland: Entwicklungslinien bis zur Gegenwart (D"usseldorf, 1981), 195–207; Hans Fenske, ‘Monarchisches Beamtentum und demokratischer Rechtsstaat: Zum Problem der B"urokratie in der Weimarer Republik’ в Demokratie und Verwaltung: 25 Jahre Hochschulef"ur Verwaltung Speyer(Ber\m, 1972), 117-36; RudolfMorsey, ‘Beamtenschaft und Verwaltung zwischen Republik und “Neuem Staat”’ в Karl Dietrich Erdmann and Hagen Schulze (eds.), Weimar: Selbstpreisgabe einer Demokratie (D"usseldorf, 1980), 151-68; Eberhard Pikart, ‘Preussische Beamtenpolitik 1918–1933’, (1958), 119-37.
254
Broszat, Der Staat Hitlers, 27-9.
Однако проблема была не столько в том, что служащие высших рангов активно помогали в развале Веймара, сколько в том, что сама республика предпринимала слишком незначительные усилия, чтобы гарантировать, что государственные служащие на всех уровнях будут активно поддерживать демократический политический порядок и противостоять попыткам его свергнуть. А те служащие, которые относились к республике с нескрываемой враждебностью (в общем, вероятно, меньшинство), смогли остаться на своих постах без каких-либо вредных для себя последствий. Так, например, один крупный прусский чиновник, родившийся в 1885 г. и являвшийся членом националистической партии после 1918 г., основал целый ряд мелких групп, включавших госслужащих и других людей, целью которых была непосредственная «борьба с рейхстагом, штаб-квартирой красных», расстраивание планов «предателей и безбожников социал-демократов», противостояние «мировой империалистистической власти» католической церкви и, наконец, борьба против «всех евреев». Его антисемитизм, практически не проявлявшийся до 1918 г., стал явным после революции. Он вспоминал позднее: «…если еврей нагло вел себя на перроне или в поезде и в ответ на мое недовольство не прекращал грубить, я угрожал выкинуть его из движущегося поезда… если он сейчас же не заткнется». Однажды он угрожал пистолетом «марксистским» рабочим. Он, конечно, представлял собой исключительный пример госслужащего, враждебно настроенного по отношению к республике. И тем не менее, несмотря на одну судимость за участие в общественных беспорядках, его не сняли с должности, только два раза штрафовали и не давали повышения. «Я всегда, — писал он, — считал слабостью своих политических врагов на службе то, что они каждый раз позволяли мне отделываться легким испугом». Самое плохое, что случилось с ним при республике, это лишение карьерных перспектив [255] .
255
AT 28, in Merkl, Political Violence, 513.