Третий шанс
Шрифт:
Вокруг меня шел движ, и я принимала в нем самое непосредственное участие, но внутри воцарился полный штиль. Тихо и пусто. Словно замерла в ожидании… неизвестно чего.
В пятницу мы с Сергеичем плотно занимались всякими организационными делами, связанными с моим новым статусом, и я только после обеда вспомнила, что как раз сейчас должно проходить заседание Морозовых.
Меня это больше не касается. Совсем.
Не успела я додумать эту мысль, как проснулся телефон.
«Колесников», - высветилось на дисплее.
Глава 27
Дима
События
Калейдоскоп… Когда-то у меня была такая трубка, в которой крутились разноцветные стекляшки, складываясь в причудливые узоры. Мы с Ларкой разломали его, чтобы посмотреть, что внутри, а потом никак не могли собрать обратно.
Сейчас это воспоминание, как и сотни других, связанных с ней, не вызывало ничего, кроме раздражения. Хотя я и понимал, что прошлое не изменишь, что она – его часть. Однако только от меня зависело, смогу ли свести ее присутствие в настоящем и будущем до неизбежного минимума.
Выйдя из кабинета главврача, я сел на диванчик в холле и набрал номер Ларисы.
– И что? – отозвалась она ледяным тоном.
– Полину поставят в очередь на пересадку сердца. В Швейцарии. Нужно твое разрешение.
– Ты рехнулся, Морозов? – взвизгнула она. – Говорили ведь об этом в прошлом году. Это слишком опасно, я…
Иногда думаешь: уже все, край. А потом происходит что-то еще, и понимаешь: нет, тогда была ерунда, а вот сейчас…
– Слушай сюда, б…, - сказал я и сам удивился тому, насколько спокоен. И вспомнил вдруг, как говорила Юля, ледяным голосом без малейшей интонации. – Вякнешь еще хоть одно слово, и я тебя просто зарою. Даже если меня посадят, насрать. Потому что твое согласие тогда уже не понадобится. Поняла?
Видимо, вот так, без воплей, предельно спокойно, мне удалось донести до нее, что я не шучу. Издав какой-то противный булькающий звук, Лариса спросила, что нужно написать.
– В свободной форме. Что ты, такая-то, не возражаешь против проведения операции по пересадке донорского сердца твоей дочери Полине Морозовой. Заверяешь у нотариуса и отдаешь моему отцу.
– То есть… подожди, ты что, в Швейцарии? А как же суд?
Если бы я сказал все, что крутилось на языке, на телефоне не хватило бы баланса. Поэтому говорить вслух не стал.
– Прилечу, - соврал я без зазрения совести. – Но согласие нужно срочно. Пока я здесь.
Затем я позвонил отцу.
– Вот оно что, - вздохнул он, выслушав меня. – Все понял. Как только принесет, сразу через курьерскую отправлю. Подожди, надо еще выписку банковскую. И справку, что не стоит в очереди. Справку я сделаю, не вопрос. Напрягу Виталю.
Виталя, сосед отца, занимал какой-то важный пост в городском комитете по здравоохранению, поэтому любые медицинские документы действительно проблемы не составляли. С банком как раз обстояло
– Выписку ты оттуда не получишь, - отец словно услышал мои мысли. – То есть можешь, но электронная, боюсь, не пойдет. Вот что сделаем. Я напишу что-то типа гарантийного письма на оплату и приложу свою выписку.
– Спасибо, пап, - у меня защипало в носу.
– Подожди, вот еще что. Хер с ним, с разводом, пусть адвокат тянет сколько сможет. Тут другое. С Полиной кто-то должен жить в Цюрихе, постоянно. Если сердце найдется, время пойдет на часы.
– Я с ней могу там пробыть только два месяца. Потом придется возвращаться, Шенген продлевать.
– Дим, там, может, надо будет ждать год-два, а то и больше. У Полины медицинская виза, ее можно продлить на месте. А тебе долгосрочную никто не даст. Я поговорю с Петром, может, они согласятся временно перебраться в Цюрих. Или Рита будет там с ней жить. На худой конец, можно меняться.
– Хорошо, пап, спасибо тебе большое. С теть Ритой я сам поговорю. В любом случае их надо поставить в известность.
– Ладно, Димка, обнимаю. Держитесь. Полечку поцелуй от меня.
Теперь оставалось самое тяжелое. Рассказать обо всем Полине. Выложить все как есть – когда она и так нестабильна? Но и врать тоже нельзя.
– Папуль, со мной что-то не так? – я вошел, и она подалась навстречу. – Что тебе сказали?
– Солнце… - я сел рядом, взял ее за руку. – Пожалуйста, постарайся не волноваться.
– Хорошее начало, - бледно улыбнулась она. – Я уже волнуюсь.
– Как только тебе станет получше, поедем в Цюрих на обследование.
– Пересадка? – догадалась она. – Я помню, об этом говорили еще дома, но…
– Но дома можно было ждать до морковкина заговенья. Здесь, надеюсь, будет быстрее. Послушай, Поль…
– Подожди, пап, - она упрямо помотала головой. – Давай я. Это опасно, да?
– Да, - чуть помедлив, кивнул я. – Опасно.
– Я могу умереть? Во время операции?
– Да. Но…
– Но без операции умру точно?
– М-может быть.
– Папа! – она сердито сверкнула глазами. – Перестань. Я хочу знать правду. Мне не пять лет.
– Хорошо, - я наклонился и поцеловал ее. – Да. Ты можешь умереть в любой момент. Тебе становится хуже. Не только сейчас – вообще. Я не знаю, сколько ты проживешь без пересадки. Никто не знает. Но вряд ли долго.
– Я так и думала. А с пересадкой? Если все пройдет удачно?
– Этого тоже никто не знает. В среднем после нее живут десять лет. Кто-то больше. Кто-то меньше.
– Десять лет… - повторила Полина. – Мало. Но это лучше, чем в любой момент, правда? И его еще надо дождаться, сердца?
– Да, - я с трудом сглотнул твердый комок. – Давай думать о том, что мы дождемся. И что все пройдет удачно. Нужно верить в это, понимаешь?
– Конечно, пап. Я знаю. Если думать о плохом, то и будет плохо. А если о хорошем – будет хорошо.