Третий шеар Итериана
Шрифт:
Передергивает.
То, что четверо не вмешиваются, еще не означает, что одобряют.
Но они позволили ему окружить себя крылатой тьмой. Почему? Потому что он, Холгер, нарушил давний договор?
Правда не должна была открыться…
— Правда должна открыться! — голос Этьена прозвучал отражением его мыслей. — Я требую этого даже не как сын, потерявший мать. Я требую этого как шеар, долг которого блюсти справедливость в Итериане и за его пределами.
Гул прокатился по рядам стихийников. Негромкий, но единодушный: шеар не станет препятствовать
Сотня требовательных взглядов сверлила правителя.
Им не нужна справедливость.
Многие из них не знали Аллей, а тех, что знали, не тревожила ее судьба.
Половина собравшихся, если не больше, откровенно недолюбливала Этьена.
Им и Холгер теперь, когда пустота отступила, не слишком-то нужен.
Все, чего они желают, — вырваться отсюда.
Прошло лишь несколько минут, а они устали уже от душного мрака, от страха и бессилия.
То ли еще будет.
— Я… — Правитель запнулся: горло саднило, хотелось выпить воды… — Я уже говорил, что не знаю, кто повинен в случившемся с твоей матерью.
— Ложь, — гневно перебил Этьен.
Волна ярости прокатилась от него и разбилась о стены.
Пол гулко затрясся. Пламя светильников взметнулось вверх. Длинные языки проснувшихся саламандр лизнули шелковую обивку… Но голодным элементалям не позволили разгуляться. Хозяин тьмы взмахнул рукой, и пожар задохнулся, не разгоревшись.
Только воздух, и без того тяжелый, наполнился едким дымом.
Заслезились глаза.
Дышать стало труднее.
Кто-то закашлялся, послышался тихий плач, и ильясу, словно всполошенные птицы, взмахнули крыльями, ловя очередной всплеск страха…
— Ложь, — повторил Этьен, властным жестом приказывая теням отступить от стихийников и опустить мечи. — Я устал ее слушать. Правду. Здесь. Сейчас. При свидетелях. От тебя или… Или тот, кто принес смерть в мой дом, если он находится среди нас, признается сам.
Опять встрепенулись ильясу, почувствовав в учащенно бьющихся сердцах новую тревогу. Дети стихий, и старейшины родов, и совсем юные новопосвященные, все как один незаметно пытались оглянуться на тех, кто был рядом. Подозрения. Гнев. Взгляды пересекаются, и в каждом вопрос: «А не по твоей ли вине мы заперты тут?». Пересекаются и отталкиваются друг от друга и устремляются снова к нему, к Холгеру. К женщинам за его спиной…
Кого защищает правитель?
Кого прячет от справедливого возмездия, если не кого-то из семьи?
Им по-прежнему безразлично, но они злятся на неведомого виновника своего заточения, и их безразличие и их зло напитывает силой тьму. Ильясу уже не смутные тени — чернеют на фоне пламени, и свет огня почти не пробивается сквозь устрашающие крылатые фигуры.
Еще немного, и их не сдержать.
— Я не хочу никому навредить, — проговорил Этьен. — Но кто-то может пострадать случайно. Огонь сжигает воздух и высушивает воду. Но прежде — воздух…
Холгер непроизвольно обернулся на мать.
Йонела держалась.
— …А без воздуха умрет и огонь, — продолжил сын правителя и посмотрел сперва на Арсэлис, а затем на отца. — Я не говорю, что так случится, но это возможно. И моей вины в этом будет не более чем твоей.
— Хорошо, — выдавил через силу Холгер. Шеар в нем боролся с прочими его сущностями, с теми, кем он старался быть несмотря ни на что, — сыном, мужем, отцом. И шеар побеждал. Нельзя допустить, чтобы тьма вырвалась из подчинения. — Я скажу. Но прежде избавься от ильясу и приведи здесь все в порядок. После этого поговорим наедине.
— Наедине? — усмешка сына правителю не понравилась. — Ты, верно, не расслышал, что я говорил. Имя будет названо здесь, при всех. Мне нужна не месть, а честный суд. Разве найдется судья честнее шеара? И в присяжных недостатка нет. И палачи наготове.
Холгер не хотел даже представлять себе подобный суд.
Но… на все воля четырех.
— На все воля четырех, — сказал он, неторопливо спускаясь со ступеней и приближаясь к сыну. — Помнишь, что я тебе сказал, когда ты впервые спросил об убийце Аллей?
— Ты сказал, что невиновен в ее смерти, — ответил Этьен. — Это было слово шеара, и я ему поверил.
Холгер покачал головой.
— Я сказал, что могу вызвать тебя на бой в защиту справедливости, — напомнил он. — У меня по-прежнему есть такое право. И я хочу им воспользоваться.
Небо и море. Море и небо.
Лили и при других обстоятельствах не заинтересовал бы подобный пейзаж, но в последние полчаса смотреть стало в прямом смысле тошно.
Или эта слабость и головокружение — следствие того, что альву оторвали от родной стихии?
Эллилиатарренсаи Маэр из рода Хеллан всегда прочно стояла на земле. Сейчас она оказалась подвешена в воздухе, и от желанной тверди ее отделяла непроницаемая толща воды.
Она могла лишь догадываться, что задумал Этьен, но наверняка знала, что ничего хорошего из этого не выйдет.
Он ведь неспроста завел речь о риске для всего Итериана. О том, что она попыталась бы его остановить. Этьену прекрасно известно, что она не склонна преувеличивать опасность и не сорвется из-за ерунды, но если он считает подобный исход возможным, определенно, затеял нечто серьезное.
Значит, ей нужно быть сейчас рядом с ним.
Любой ценой.
Альва вцепилась себе в волосы. Не в отчаянии — до этого было еще далеко, — а для того, чтобы вытащить запутавшиеся в длинных прядях шпильки и заколки. Присев на воздушную плиту, вытянула вперед ноги и высыпала на подол добытые сокровища. Сняла диадему. Добавила два кольца — с сапфиром и с крупным бриллиантом. Серьги. Ожерелье.
Надумай она прикупить особняк в каком-нибудь людском мирке, осталось бы и на новую обстановку, однако для ее целей — маловато.