Третья диктатура. «Явка с повинной» (сборник)
Шрифт:
Детей у него было четверо. Все – девки. Жену безжалостно избивал за это, та нередко пряталась от мужа-изверга у нас дома. Этот дядя, как и двое других братьев мамы, попал в тюрьму за криминал. Там он и умер, едва минуло ему 40 лет.
Отсидел вместе с ним и младший его брат, Левон. В войну и после нее имя «вор Левон» гремело по всей Армении. Знаменит был! Попадался, выкручивался. В Тифлисе сумел убежать из тюрьмы (18 еще не было). Добрался до дома, прятался больше года. С помощью моего отца удалось его реабилитировать. А в 48-м загремел аж на 8 лет. Освободился по амнистии после смерти Сталина (в 53-м). Вернувшись, прожил у нас полгода, освоил на стройках отцовской МТС профессию каменщика, которая и кормила его и его семью до конца жизни (69 лет). Остались от него трое сыновей и дочь. Младшего назвал именем своего отца – Татос. Он только и получился толковым, стал приличным стоматологом (Ереванский мединститут). Об остальных говорить не приходится, ничего примечательного, если не сказать жестче.
Куда более колоритной фигурой был средний брат мамы, Мадат. Он и по мастерству, и по изворотливости ума пошел в своего отца. Дед, правда, кровожадным не был. Мадат
В первый год войны случилось в селе дерзкое ограбление. В какой-то состоятельной семье, имевшей приличное количество скота, украли две фляги (по 40 кг) сливочного масла – весь зимний запас. И как украли! При спящей в доме многолюдной семье разобрали каменную стену, сделали широкий лаз, влезли внутрь, разыскали фляги и унесли. Все село на ушах стояло. Милиция следила всю зиму за всеми: должен же вор допустить оплошность. Весной, когда снег стаял, в одной из могил прошлой осени вылез кончик фляги. Кто-то увидел, кто-то донес, милиция прибежала, а фляги уже пустые. Иных следов не оказалось. Дело заглохло, «висяк». Время спустя, сидя за «курси» (низкий столик, покрытый ковром, над теплым очагом в полу) и беседуя с отцом, дядя Мадат признался: его работа. Ни за что бы не признавался. Но старый авторитетный в селе мастер все изумлялся-сокрушался: как такого мастера в своем селе не заметил, упустил, не имел чести знать. Сын ему тут и сказал: имел, и даже имел удовольствие сотворить его.
Из сестер интерес представляют последние две – моя мать и младшая, Вергине Старшую, Ашхен, я не знавал. Следующая, тетя Аревхат, прожила почти 90 лет, всю жизнь трудилась на самых «черных» работах (муж ее рано умер, в 54-м, рак, четверо детей к тому времени, притом старший из них – студент уже). Совсем ординарная была тетя, ну, как бабушка – ее мать.
Моя мать из сестер – «бриллиант». Не по образованию, нет. Ее выдали замуж в 17 лет за постояльца, снимающего у них комнату главного агронома Спитакского района, моего будущего отца, который на 12 лет был старше ее. Прожили они счастливую жизнь, душа в душу, 43 года вместе. Мать родила меня в 18 лет. Уже не до учебы было, едва и сумела среднюю школу закончить после первых родов. А там пошли друг за другом – трое пацанов за 4–5 лет. И сегодня, в момент написания этих строк, когда ей идет 94-й год, сохранила трезвый ум и светлую голову. Я-то с ней в единой семье не живу уже 60 (почти) лет. Говорят, стала скуповатой, прижимистой. Наверное, есть и генетическая склонность. Но когда вспоминаю, как у нее текли слезы, когда не в состоянии бывала кормить нас не то чтобы досыта, а хоть чтоб не хныкали, я готов понять ее сегодня: никогда она не жила в достатке. Это очень унизительно для нормального человека. Отцу плевать было, всю жизнь говаривал: я крестьянин, я чобан, я до 17 лет ягнят пас, не привыкать мне к невзгодам… А мать всегда мечтала о достойной жизни, так и не достигнув оной за всю жизнь. Потому удивляться ее прижимистости не приходится. Да вовсе она не скупа. Расчетлива – да. А всю жизнь же чем могла помогала остро нуждающимся родственникам. Младшей сестре, например, дала приличную для Армении сумму недавно (донос домработницы мне). А та вовсе и не бедствующая: живет в семье, все отпрыски (четверо!) живы, один из внуков ее даже живет и работает в Нидерландах…
Вергине поступила в Ереванский пединститут в 49-м, как я помню. Она была довольно способная. Левон, ее брат, нередко побивал ее за то, что при зубрежке заданного ему выучить наизусть стихотворения (по сто раз читывал вслух одно и то же) сестренка быстро запоминала и подсказывала, когда он в очередной раз запинался. Он при этом – классе в 8-м, а она – в 4-м. Каково терпеть такое унижение от «пигалицы»?
Но учиться ей было непросто. Где-то не тянула (багажа-то нет, глухая сельская школа и совершенно неграмотные родители), а где-то проблемы хлеба насущного не позволяли достичь должного… Она вздохнула чуть свободнее только после 3-го курса, выйдя замуж за сельского же парня, обеспеченного благодаря собственным талантам (хотя тоже студентом был). С ним она всю жизнь и мучилась. У Акопа, как звали ее мужа, была мания налаживать отношения приглашением любого хоть чего-либо стоящего в гости к себе домой. Пить, есть, переночевать при необходимости… Пол-Армении побывало у него. Вплоть до первого секретаря ЦК Армении Кочиняна. Кухарок в армянских селах не бывает же, на то есть жена. И вот учительница литературы (а то завуч или директор местной сельской школы, при звании «Заслуженная», к тому же первая леди – муж ведь чуть ли не всю жизнь возглавлял местный совхоз) суетится перед неким очередным чиновничьим ничтожеством, лебезит, кормит-поит… Кому понравится такая жизнь? Выдержала Вергине. И всех четверых своих детей на ноги поставила. Недавно потолковали мы с ней обо всем этом. По-моему, пришли к согласию: сделали все так, как хватило у нас ума. Жалеть не надо. Надо радоваться сотворенному. Могло же быть куда хуже. Ну, да, да, и лучше могло быть, конечно. Но для этого надо родиться в лучшие времена
Говоря откровенно, очень жалею, что мои сведения о предках столь скудны и ограничиваются от силы дедушками-бабушками. Дальше – темнота. Имена, да и то отрывочные. А что за люди были, какие характеры, мировоззрение, индивидуальные особенности – ничего никому не известно. Пришло поколение, ушло, уже правнуки о нем ничего не знают и даже знать не хотят. Очень несправедливо! Мне предельно интересны и те мои дяди, коим довелось лагерно-тюремные испытания вынести (Левона заставил рассказать все о лагере, с Мадатом же не довелось встречаться после его освобождения, не был с ним знаком). Даже сейчас, бывая в Армении, обычно ищу пастбища, где отец пастухом ходил до 17 лет, могилам его родителей и братьев кланяюсь (в своем селе все и похоронены, кроме моего отца, могилы их – шеренга, в ряд друг за другом). И накатывается на меня волна воспоминаний о каждом из них. Живо встают перед глазами их облики… И я, и братья, о которых очерк – чуть позже, и дети, и внуки наши – их продолжение. И всплывает в памяти гениальное стихотворение:
«Я тоже была, прохожий!Прохожий, остановись!Сорви себе стебель дикийИ ягоду ему вслед:Кладбищенской земляникиКрупнее и слаще нет……Легко обо мне подумай.Легко обо мне забудь!»Нет, забвение – не дело. Марина Цветаева не о себе, ее-то не забудут. Но и других не следует забывать, по-моему. Своя ниша у каждого. Помнить надо. Не о «прохожих» ратую. Хотя бы прямые потомки помнили колен 4–5 своих предков.
Понимаю, разумеется, в суете борьбы за себя, любимого, да против мощных властных структур, порой и вовсе неведомых человеку, не до предков и дум о них, быть бы живу самому. Но и тут вопрос: зачем? Конец ведь у всех один. И какая разница – когда? Говорил выше о дяде Азате, «без вести пропавшем» на войне в 43-м. Был, говорят, талант математический, философией интересовался, перед призывом рекомендовал новорожденного племянника, моего брата Арсо, назвать Фихте, именем не самого известного немецкого философа (кстати, в семье Арсо так и звали до школы, больно нравилось нам это имя, а дед Татевос никого же не слушал – сам определял имена внукам и сам их регистрировал в сельсовете). Вам оно попадалось? А юноша, «без вести пропавший», был от него в восторге, племянника окрестил его именем. Старшему дяде Арменаку даже в Подольском архиве МО так и не сказали, где и при каких обстоятельствах пропал тот солдат. Что склоняет меня к мысли: ищи вмешательство наших зондеркоманд – СМЕРШ. Они «работали», не оставляя следов. Рассказывали: в 56-м на партсобрании в Ереванском университете по реабилитации талантливейшего армянского поэта Егише Чаренца его дочка со слезами вопрошала: не надо мне вашей реабилитации, скажите только, где могила моего отца. А у ЧК могил же не бывает. Они свою «работу» не афишируют. Бывают, правда, весьма редкие исключения. С одним из таких исключений сам даже сталкивался. Но то была уже иная эпоха.
О том здесь – специальный очерк, давший этой книге название «Третья диктатура». Дочитайте до него, он того стоит. А пока – о том, как попал я в советскую столицу.
«Совсем недавно в Германии нашли могилу деда Лены, которого уработали на германских рудниках в 44-ом году. Мои деды лежат в Можайске и Москве. Как же важно сохранять эту тонкую нить связи поколений!!! Я счастлив, что жизнь дала мне таких друзей. Вы – удивительный союз поколений, дающий нам смысл дальнейшей жизни».
Дима Рафаэльянц
«Грустно всё это. Не знаю как кому, но мне вообще всегда грустно думать о своих ушедших родственниках, а также читать чьи-либо воспоминания об этом. Я сразу представляю этих людей с их жизнью, не похожей на мою, их проблемы, чаяния, переживания… Тысяча вопросов: как мимолётна жизнь, зачем мы вообще на этом свете, что остаётся от нас и т. п. Меня всегда очень впечатляли кладбища, их особая атмосфера с незримым присутствием множества ушедших в другой мир душ. И, я бы сказал, что даже моё сознание в этих местах становится другим, каким-то отрешённым. Но потом я возвращаюсь в обычный мир и кладбищенские воспоминания как-то начинают отягощать душу. У нас-то, у живых, всё совсем не так, всё кипит, бурлит, а там тишина и бесконечность. Наверное, поэтому в последние годы я, по возможности, стараюсь избегать этих мест, видимо, подсознательно чувствуя, что и я в недалёком будущем окажусь в той же компании…
Я свой род знаю намного хуже, чем ты. Уж очень сильно перепахала история судьбы моих родичей. Сначала революция, потом война. Дома обоих дедов были под оккупацией. Да и с репрессиями тоже всё было в порядке: трое моих родичей мотали срока по 10–12 лет. Политические. В общем, всё как у русских людей. И стали мы теперь почти как иваны, не помнящие родства. Думаю, что на нашей, русской цивилизации это сказывается плохо. Видимо, такова судьба всех народов, переживших сильные катаклизмы.
Но всё суета сует. Полистай Хайяма. Я не способен так красиво и точно сказать обо всем этом, а он уже говорил это задолго до нас и наших недавних предков. Всё пройдёт и когда-нибудь снова повторится в другом мире и по другим сценариям. Я только недавно узнал, что наша солнечная система вторична. То есть, она не могла возникнуть из первичной туманности, которая состоит из водорода, свободных электронов и т. п. Она возникла из облака межзвёздной пыли, которая в свою очередь является продуктом гибели звёздных систем. Об этом говорит тот факт, что в нашей солнечной системе много тяжёлых элементов (из-за чего, кстати, и может существовать жизнь), которые образуются только при выгорании звёзд и их коллапсе. И эта цепочка может быть весьма длинной, поэтому предками нашей солнечной системы могут быть несколько звёзд со своими планетами и, возможно, жизнью. И кто мы – люди – в этой цепочке? Вот ты глядишь на древний замшелый валун и думаешь, как коротка твоя жизнь по сравнению с его. Ан нет – он тоже не вечен. И даже более того, он – дальний родственник: у нас ведь общий предок – погибшая звезда.