Третья истина
Шрифт:
Через секунду девочки сидели за столом, покрытым кремовой скатертью с бахромой. Целый день хождения по улицам и кулинарное мастерство тети Поли сделали свое дело. Уплетая полную тарелку ярко-красного борща, по которому расходились тяжелые круги сметаны, Лулу признала, что в списке любимых блюд появилось новое. Но у тети Поли было на очереди и еще одно блюдо –вареники, да такие, что съев штук пять, Лулу почувствовала, что шестой либо останется на тарелке, либо его надо уносить с собой. Она выбрала первое, хотя этот шестой манил чуть прижаренными,
Все вокруг обладали, вероятно, б'oльшими ресурсами, так как продолжали с аппетитом поглощать еду.
– Ты что, Шура, может, с лучком поджаренным любишь?
Лулу помотала головой:
– Ой, спасибо, я так наелась уже! Особенно сильно!
– Правда, мама вкусно готовит?
– Очень! У нас, в Раздольном, ни повар, ни кухарка так не могут!
За столом повисла на минуту тишина, и Лулу, объевшаяся вареников, увидела устремленные на нее настороженно-удивленные взгляды.
Потом тетя Поля махнула рукой:
– Да, ладно, Татьянка же говорила… Тем более молодчага, насчет Кати. А стряпню мою на словах не хвали! Делом, делом доказывай! Вы сейчас вверх тянетесь… Я уж думала Татьянка худущая у меня. Ан нет, совсем худышка нашлась!
– Но Таня вовсе не худая, даже вовсе наоборот!
За столом засмеялись, и Лулу почувствовала себя совсем просто.
– Правда, мам, мы уже сыты!
– Ты смотри, Вань, как они в одну дуду поют. Татьянка не отстает, на равных, даром, что ей не кухарка готовит. – За столом опять засмеялись.
– Подруги… так и надо, – отозвался молчун Ваня. Лулу давно на него поглядывала. Он, как вышел из какой-то смежной комнаты, уселся за стол очень крепко и, буквально, слова не сказал. Но, похоже, тоже знал о Татьянкиной подруге. Хотя нет, он не все время молчал, а сначала представился Лулу: «Иван!» и подал шершавую руку. Потом спросил у Тани: «Как там делишки? Нормалек? Что-то ты припозднилась сегодня». И только после этого прочно замолчал. Не может быть, чтобы этот чужой человек разбирался как-то в гимназических делах!
Но Татьяна уверенно подошла к брату и стала подробно рассказывать о происшествии. Тот, пошевеливая пшеничными густыми бровями, которых была ровно половина от обычной длины, задавал вопросы и собирал складочки на переносице.
– Да, дела-делишки… – в конце концов, покрутив лобастой головой, произнес он. – Если вы, подружки, хотите знать мое мнение – зря вы это!
– Почему? – горячо вступила Лулу, сама себе подивившись. Чуть ли не каждую встречу с Виконтом-Шаховским, ближе которого у нее никого не было, она начинала с приступа застенчивости. Тут же – ничего похожего, а ведь видит этого пшеничноволосого Ваню впервые!
– Агаджанова и такие же другие, если их не бить, станут на-хальными-пренахальными! – привела Лулу свой самый веский довод.
– А если бить, – подхватил лобастый Ваня, – она будет в жертвах ходить, а вы – в хулиганках! И виноватые окажетесь. И ничего никому не докажете.
– Вам хорошо,
– Да, да! – обрадовалась Лулу. – Вот как раз, если душа?
– Знаете, как бывает, дети, на рынке, какая-нибудь баба разжиревшая так скажет, что еле стерпишь, чтоб не заехать по заплывшей щеке… А тут, представляю… каково Шуре. Если бы нам только голова советовала! А Шура вот такая! И дальше будет защищать!.. Вот отец придет, – засуетилась вдруг тетя Поля, – посмотрим, что скажет…
И Танин отец будет обсуждать ученические происшествия? Может быть, дело в том, что отец Лулу слишком важный, чтобы заниматься детскими вопросами? Она вспомнила всегда подтянутого, гладко зачесанного с брильянтином Виктора Васильевича и его короткие команды-обращения к братьям. А возможно, тетя Поля просто пошутила… Но вернувшийся с работы коренастый Татьянкин отец, действительно, с большой заинтересованностью вступил в общий разговор.
– Вы должны, пичуги, всегда веское слово за пазухой иметь. Чтоб кулаки не надобны были. Роза эта и не поймет, что глупость сморозила, а вокруг поймут. Задумаются… А Татьянка правильно сделала, что не полезла.
Несмотря на то, что Танина семья, вроде бы, осудила драку, Лулу совсем не было обидно или неприятно. Она чувствовала, что, не нравься она всем этим людям, они не давали бы ей советов на будущее, не видели в ней опоры для своей Тани. Впервые ее поступки так серьезно разбирались, это наполняло жизнь значительностью. Больше того, допускалась своя точка зрения, и даже с отцом можно было говорить на равных. Татьяна, например, заметила:
– Конечно папа, я же не могла забыть про конспирацию.
Ваня почему-то осуждающе посмотрел на сестру, а отец ухмыльнулся в усы, точно повторяющие цвет и фасон сыновних бровей:
– Конспирацию чего приплела, Шура тут причем? Она против хамства пошла, такие люди необходимы, а то мы для начальства удобнейшими людьми станем…
Лулу не совсем понимала, о чем теперь речь, но фразы Татьяниного отца, которые как будто смачно шлепались на пол, подействовали на нее.
– Как хорошо, когда своим родным можно рассказать про дела! – решилась она одобрить стиль семьи Грицининых.
– Вот это ты правильно сказала, – поддержал Танин отец, которого Лулу тоже почему-то совершенно не стеснялась, – от своих можно скрыть только в одном случае, когда их подвести боишься. Кто меньше знает – лучше спит!
– Хватит вам о делах говорить! Что за времена? Мужики соберутся или дети – все серьезные разговоры.
Тетя Поля подтолкнула их к дверям другой, видно, Таниной, комнаты.
– Совсем темно, я пойду?
– Вот те на! Вроде, на секунду по делу заскочила.
– Мать права, идите, идите, поиграйте во что, в игрушки там какие, а после Ванька проводит и дома объяснит, в чем причина задержки…Ты, Шура, на квартире в Ростове живешь? А хозяева как, хорошие, сговорчивые?