Третья мировая война (сборник)
Шрифт:
— Это один из мятежников Мартинии, Пьер Веранже, — пояснил генерал. — Вы о нем, вероятно, слыхали. Он сам избрал свою судьбу: расстрелу предпочел участие в эксперименте.
После облучения на лице Веранже появились складки, хотя оставался еще отсвет мысли и воли.
— Так вы не помните, кто вы и откуда? — обращался на экране Кристи к Веранже.
Тот смущенно пожимал плечами.
— Может быть, вы Пьер Веранже из Мартинии? — напомнил Кристи. Постарайтесь вспомнить.
— Это проверка качества аннигиляции, — вдруг засопел Мондиал. — Если человек
— Пьер Веранже? Я? — Облученный морщил лоб и качал головой.
На экране Кристи все в том же гражданском костюме, в котором он присутствовал в этом кабинете, внушал:
— Вы прозелит Великого Демократического Сообщества. Ваше имя Мартин Клей. Запомнили?
— Запомнил. Мое имя…
— Надо отвечать: запомнил, господин…
— Запомнил, господин. Я Мартин Клей, гражданин Великого Демократического Сообщества.
— Правильно. Наше Великое Демократическое Сообщество образовалось из нескольких государств с одинаковой политической и экономической структурой. Наша объединенная страна — самая демократическая. Каждый гражданин добровольно участвует в выборах членов парламента и президента…
В таком же духе людям внушались заготовленные «истины», заполняющие газетные страницы. Свободная от всякой информации память реципиентов забивалась догмами и понятиями, которые они механически повторяли, одни тупо, безразлично, другие — старательно, третьи — радостно, как откровение.
Затем Кристи ввел Веранже в одну из лабораторий:
— Это наша лаборатория, прозелит Клей. Вы будете здесь работать. Ясно?
— Так точно, господин. Я буду здесь работать. А что мне делать?
— Скажем.
— Спасибо, господин.
— Меня зовут Поль Кристи, а моего друга Роберт Мондиал. Вы запомнили?
— Да, господин Мондиал.
— Мондиал — это мой друг, а я Поль Кристи. Неужели это так сложно?
— Извините, господин Кристи. Я постараюсь запомнить.
— Вы будете делать то, что попрошу я или господин Мондиал.
— Рад стараться, господин Кристи.
— Мартин Клей — особый случай, — заговорил рядом с Бурнетти Кристи. — Этот человек очень незаурядный. Мы решили оставить его в лаборатории для постоянного наблюдения.
Фильм кончился, зал заполнился светом.
— Как видите, наши ученые дают людям вторую, честную жизнь, никак не связанную с первой, преступной, — торжественно произнес Бурнетти, занимая кресло за своим столом.
— Это поразительно, — Муррей переставил свой стул и повернулся лицом к генералу.
— И все-таки у метода есть существенный недостаток, — изрек генерал. Увидев вопросительный взгляд Пэна, продолжал: — Люди теряют память, а с нею — знания, опыт, навыки. Перейти из одной жизни в другую для них проще, чем перейти улицу. Но это ведь преступники. По законам правосудия у каждого преступника должно быть осознание вины и переживание неотвратимости наказания.
— И какова дальнейшая судьба облученных? — изобразил на лице заинтересованность Муррей.
— Покажем вам в натуре, —
Мимо внимания Муррея не проходила ни одна мелочь: двусмысленная улыбка Бурнетти, несоразмерно большое время на обед, какая-то тетушка Таира… Что скрывается за всем этим? И почему генерал не вспоминает про журналиста? Все это были нехорошие предзнаменования.
Пэн вышел из подъезда следом за Кристи и Мондиалом.
Дождь кончился, однако на небе не было ни единого просвета.
Пэн направился было к своему «бьюику», но Кристи остановил его:
— Господин Муррей, садитесь в мою машину, продолжим разговор…
Пэн молча зашагал следом за ними к черному «мерседесу». Около него, не замечая подходивших, разговаривали два шофера.
— Прозелит Клей! — окликнул Кристи,
Пэн моментально узнал Пьера Веранже. Да, это был, несомненно, он. День и час, когда он, Пэн, брал у Клея интервью, во время которого невдалеке разорвался снаряд и их обоих засыпало землей, из-под которой они с трудом выбрались, запомнились Муррею навсегда. Теперь Веранже скользнул по его лицу равнодушным взглядом, вежливо обратился к Кристи:
— Куда прикажете? — и предупредительно открыл дверцу машины.
— Не спешите, — задержал его Кристи. — С вами хотел поговорить инспектор из министерства, господин Муррей.
— Слушаю, господин Муррей, — обернулся к нему Веранже.
На его лице изобразилась собачья готовность выполнить любую просьбу. От внезапной встречи, от воспоминаний или от того, что Веранже не узнавал его, Пэн растерялся.
— Господин Веранже… э-э… Клей, вы работаете водителем? — пробормотал журналист.
— Да, что прикажут.
— Что же еще вам приказывают?
— Помогаю в лаборатории, убираю квартиру господину Мондиалу, готовлю пищу…
Муррей замешкался. На помощь ему пришел Кристи:
— Прозелит Клей, скажите, как вы оцениваете политическую систему нашей страны?
— У нас самая гуманная система в мире. Она представляет для всех одинаковые возможности… Предприниматель уволит с работы брата, сына, кого угодно, если они будут приносить убытки, и возьмет делового, толкового человека, который может дать прибыль. Это позволяет максимально выявлять способности каждого и ставить их на службу обществу…
Пэну было необычно слушать это от Веранже, от бунтаря и героя.
— Спасибо… господин Клей. — Как Муррей ни старался, он не мог заставить себя называть Веранже прозелитом — у него не поворачивался язык. — Спасибо. Господа, поехали! — предложил он, чтобы избавить себя от нелегкого испытания.
— Да, поехали, — кивнул Мондиал. В машине Кристи вынул пачку сигарет, протянул Пэну.
— Благодарю, от этой слабости мне удалось избавиться.
— Похвально, — Кристи спрятал пачку в карман. Чтобы не молчать, Пэн Муррей обратился к Кристи: