Треугольная шляпа. Пепита Хименес. Донья Перфекта. Кровь и песок.
Шрифт:
– Они с опиумом. Очень приятные.
И она закурила, следя за дымом своими зеленоватыми глазами, на свету отливавшими жидким золотом.
Тореро, привыкший к крепким гаванским сигарам, с любопытством посасывал сигаретку. Настоящая солома, развлечение для дам. Но смешанный с дымом странный аромат, казалось, рассеивал понемногу его робость.
Донья Соль, пристально глядя на матадора, расспрашивала о его жизни. Она хотела знать все о кулисах славы, о тайных сторонах известности, о тяжелой бродячей жизни тореро, до того как он добился признания публики. И Гальярдо, внезапно проникшись доверием, говорил и
– Очень интересно… Очень оригинально…- повторяла прекрасная сеньора.
Иногда ее глаза, оторвавшись от Гальярдо, как бы устремлялись к чему-то невидимому, и она погружалась в глубокое раздумье.
– Первый матадор в мире! – восклицал дон Хосе с неподдельным восторгом.- Поверьте мне, Соль, другого такого молодца вы не найдете. А как он переносит удары рогов!
И, гордясь силой Гальярдо, словно сам породил его, он перечислял полученные матадором раны, описывая их так, будто видел все шрамы сквозь одежду. Глаза доньи Соль следовали за этим анатомическим описанием с искренним восхищением. Настоящий герой; скромный, сдержанный и простодушный, как все сильные люди.
Доверенный поднялся, чтобы проститься. Уже больше семи часов, его ждут дома. Но донья Соль встала и, улыбаясь, преградила ему путь. Они должны остаться и поужинать с ней, она их приглашает как друзей. В этот вечер она никого не ждет. Маркиз со всей семьей уехал в деревню.
– Я совсем одна… Ни слова больше: я приказываю. Вы должны разделить мое одиночество.
И словно ее приказы были законом, она вышла из комнаты.
Дон Хосе возражал. Нет, нет, он не может остаться, он вернулся только сегодня и едва повидался с семьей. Кроме того, он пригласил на вечер двоих друзей. Что же касается матадора, то будет вполне естественно и правильно, если он останется. Ведь, в сущности, приглашение относилось к нему.
– Останьтесь хоть ненадолго,- умолял растерявшийся Гальярдо.- Проклятие! Не бросайте меня одного. Я ведь не буду знать, что мне делать, что говорить.
Через четверть часа вернулась донья Соль, но уже не в экзотически небрежном туалете, в котором она приняла их, а в одном из тех выписанных из Парижа туалетов от Пакена, которые были предметом зависти и отчаяния всех ее родственниц и подруг.
Дон Хосе настаивал на своем. Он уходит, это необходимо: но матадор останется. Дон Хосе зайдет к нему домой и предупредит, чтобы его не ждали.
У Гальярдо вырвался тревожный жест, но взгляд доверенного успокоил его.
– Не бойся,- шепнул Хосе, направляясь к дверям,- я же не ребенок. Скажу, что ты ужинаешь с любителями, приехавшими из Мадрида.
Какие муки испытал Гальярдо в первые минуты!.. Его смущала величественная роскошь столовой, в которой, казалось, затерялись он и его дама, сидевшие друг против друга за огромным столом, при свете электрических свечей, горевших в тяжелых серебряных канделябрах под розовыми абажурами. Он испытывал трепет перед внушительными, церемонными лакеями, хранившими полную невозмутимость, словно они уже привыкли к самым экстравагантным выходкам со стороны своей хозяйки и больше не удивлялись ничему. Он стыдился своих манер и костюма, ощущая резкий контраст между своим видом и всей
Но чувство страха и смущения постепенно улетучивалось. Донья Соль смеялась над его застенчивостью, над тем, что он боялся прикоснуться к какому-нибудь блюду или бокалу. Гальярдо смотрел на нее с восхищением. Какие зубы у этой блондинки! Вспоминая жеманство и ужимки знакомых ему сеньорит, которые считали дурным тоном много есть, Гальярдо изумлялся аппетиту доньи Соль и изяществу, с каким она его удовлетворяла. Куски пищи исчезали между ее розовыми губами, не оставляя на них следа; челюсти двигались, не нарушая спокойной прелести лица; когда она пила из бокала, ни одна капля не блестела в уголках рта. Так ели, конечно, только боги.
Гальярдо, одушевленный примером, много ел, а еще больше пил, ища в разнообразных и тонких винах спасения от сковавшей его робости. Он все время чувствовал себя смущенным и на обращения доньи Соль только и мог улыбаться и повторять: «Большое спасибо».
Постепенно разговор оживился. Матадор, чувствуя, как развязывается у него язык, рассказывал о забавных случаях из жизни тореро, о проповедях Насионаля, о храбрости своего пикадора По-тахе, грубого парня, который чуть не целиком глотал крутые яйца; однажды ему в драке откусили пол-уха; а как-то его замертво унесли с арены в цирковой лазарет, и он, рухнув на койку всей тяжестью своего тела и боевых доспехов, пробил тюфяк огромными шпорами, и потом пришлось снимать его с постели, как Христа после распятия.
– Очень интересно! Очень оригинально!
Донья Соль улыбалась, слушая рассказы о жизни этих простых людей, постоянно играющих со смертью, которыми до сих пор она восхищалась лишь издали.
Шампанское окончательно встряхнуло Гальярдо, и, встав из-за стола, он даже предложил даме руку, сам удивляясь своей смелости. Но это ведь принято в высшем свете?.. Не такой уж он невежда, как можно подумать с первого взгляда.
В гостиной, куда им подали кофе, Гальярдо увидел гитару, очевидно ту самую, на которой она училась играть у Лечусо. Донья Соль попросила матадора сыграть что-нибудь.
– Нет, не могу!.. Я ведь только и умею, что убивать быков!
Он пожалел, что нет с ним пунтильеро из его квадрильи: этот
мальчишка сводил женщин с ума своей игрой на гитаре.
Оба замолчали. Гальярдо, сидя на диване, посасывал великолепную «гавану», поданную ему лакеем. Донья Соль курила одну пз своих ароматных дурманящих сигарет. Тореро, слегка отупевший после сытного ужина, не мог раскрыть рта; единственным признаком жизни была застывшая на его лице глуповатая улыбка.
Сеньора, наскучив, должно быть, этим молчанием, в котором тонули все ее слова, подошла к роялю и, сильно ударив по клавишам, заиграла веселую малагенью.
– Оле! Вот это замечательно! – произнес, встрепенувшись, тореро.
За малагеньями последовали севильяны, потом другие андалузские песни, грустные, по-восточному томные,- донья Соль собирала их как любительница местного колорита.
Гальярдо прерывал музыку одобрительными восклицаниями, так же как он делал это, сидя в кафешантане рядом с эстрадой.
– Не руки, а золото! Теперь другую!..
– Вы любите музыку? – спросила донья Соль.
– О, очень!..- Гальярдо никогда не задавался раньше этим вопросом, но, несомненно, он любил музыку.