Треугольная шляпа. Пепита Хименес. Донья Перфекта. Кровь и песок.
Шрифт:
Гальярдо, перевидавший на своем веку множество людей, помнил всех в лицо благодаря острой зрительной памяти и не обижался на фамильярность. Все это были товарищи по школе или по годам бродяжничества.
– Ну как, плохи дела, а?.. Времена для всех тяжелые.
И раньше, чем его приветливость могла породить у старых друзей стремление к большей близости, он обращался к Гарабато, который, стоя у входа, придерживал рукой решетку:
– Скажи сеньоре, чтобы дала тебе по нескольку песет для каждого.
И, насвистывая песенку, он выходил на улицу, довольный своим великодушием и радостями
У дверей ближней таверны толпились слуги и завсегдатаи, улыбаясь и тараща глаза, словно никогда раньше его не видели.
– Привет, кабальеро!.. Спасибо за угощение -не пью.
И, отделавшись от поклонника, вышедшего к нему навстречу со стаканом в руке, он отправлялся дальше, но в следующем квартале его останавливали какие-нибудь приятельницы сеньоры Ангустиас с просьбой, чтобы он крестил у одной из них внука. Ее бедная дочь вот-вот родит, а зять, завзятый «гальярдист», не раз вступавший в драку после корриды, чтобы защитить честь своего кумира, не смеет обратиться к нему.
– Но черт возьми, у меня же не приют! И так уж моих крестников хватит на целый сиротский дом.
Чтобы отделаться, он советовал им заглянуть к маме. Как она скажет, так и будет! И шел дальше, не задерживаясь уже, до самой улицы Сьерпес, приветствуя одних, а другим разрешая высокую честь шагать рядом с собой на глазах у восхищенный прохожих.
Потом он заглядывал в клуб Сорока пяти, чтобы повидаться со своим доверенным; это был аристократический клуб с ограниченным числом членов, как указывало его название, где толковали исключительно о быках и о лошадях. В него входили богатые любители и помещики-скотоводы, среди которых первое место занимал почитаемый всеми как оракул маркиз Морайма.
В один из летних вечеров, когда Гальярдо возвращался с улицы Сьерпес домой, ему пришло на ум зайти в церковь святого Лаврентия. Вся площадь перед церковью была запружена роскошными экипажами. Лучшее общество Севильи молилось в этот вечер перед чудотворной статуей Иисуса Христа, великого владыки. Из карет выходили одетые в черное сеньоры в нарядных мантильях; мужчины, привлеченные женским обществом, тоже стремились в церковь.
Гальярдо вошел вслед за другими. Тореро не должен упускать случая побывать среди высокопоставленных особ. Сын сеньоры Ангустиас испытывал гордость победителя, когда его приветствовали богатые сеньоры, а элегантные дамы, указывая на него глазами, шептали его имя.
Кроме того, он верил в великого владыку. Он без особого гнева терпел все рассуждения Насионаля о «боге и природе», потому что бог был для него чем-то неведомым и непонятным, неким высшим существом, о котором можно болтать что угодно, поскольку знаешь его только понаслышке. Но пресвятую божью матерь, дарующую надежду, или Иисуса – великого владыку он видел и знал с первых своих дней, и при нем их лучше было не трогать.
С чувствительностью здорового молодого парня Гальярдо умилялся театральными муками Христа, согбенного под крестной пошей. Его орошенное потом, мертвенно-бледное, страдальческое лицо напоминало матадору лица товарищей, распростертых на койках циркового лазарета. Нет, с великим владыкой надо быть в ладу. Он горячо молился перед статуей, и огни свечей красным отблеском
Какое-то движение среди женщин, стоявших позади него на коленях, отвлекло тореро от мольбы о вмешательстве высших сил в его полную опасностей жизнь.
Среди молящихся, привлекая к себе общее внимание, проходила какая-то сеньора, высокая стройная женщина необычайной красоты, в светлом платье и широкополой шляпе с перьями, из-под которой выбивались пышные, сверкающие, как золото, волосы.
Гальярдо узнал ее. Это была донья Соль, племянница маркиза Мораймы, Посланница, как ее называли в Севилье. Она прошла среди женщин, не обращая внимания на общее любопытство принимая обращенные к ней взгляды и шепот как обычные почести, воздаваемые ей при каждом появлении.
Изысканный туалет и огромная шляпа дамы резко выделялись на фоне темных мантилий. Она преклонила колена и опустила голову, словно погрузившись на несколько минут в молитву, а потом спокойно обвела церковь светлыми зеленовато-синими глазами, в которых сверкали золотые искорки. Можно было подумать, что она паходится в театре и оглядывает публику, разыскивая знакомых. Она слегка улыбалась при виде какой-нибудь приятельницы и, продолжая свой обзор, встретилась наконец глазами с впившимся в нее взглядом Гальярдо.
Матадор не был скромен. Он привык выступать на арене перед тысячами зрителей и простодушно полагал, что где бы он ни находился, все взоры устремлялись только на него. Многие женщины в часы признаний рассказывали ему, какое волнение, любопытство и желание испытывали они, увидев его впервые на арене.
Встретившись глазами с тореро, донья Соль не опустила глаз; напротив, она пристально посмотрела на него с равнодушием знатной дамы, и матадор, почтительный к богачам, невольно отвел свой взгляд.
«Какая женщина! – подумал Гальярдо и с тщеславием, свойственным кумиру толпы, добавил: – А что, если она будет моей?..»
Выйдя из церкви, он почувствовал, что не может уйти, что должен еще раз ее увидеть. Он остановился недалеко от входа. Сердце его замирало в предчувствии чего-то необычного, как бывало на арене в дни удачи. Это было то таинственное сердцебиение, которое заставляло его, не слушая протестов публики, очертя голову бросаться вперед и всегда с блестящим результатом наносить самые опасные удары.
Выйдя из храма, донья Соль взглянула па него без удивле-пия, словно знала, что он будет ждать ее у дверей. Вместе с двумя подругами она села в открытую коляску и, когда лошади тронулись, снова повернула голову и с легкой усмешкой взглянула па матадора.
Весь вечер Гальярдо был задумчив. Он вспоминал свои прошлые увлечения, всеобщее любопытство и восхищение, вызываемое его славой, победы, которые раньше наполпяли его гордостью, а теперь казались просто жалкими. Такая женщина, как эта, знатная сеньора, повидавшая весь свет и живущая в Севилье, как свергнутая королева,-.вот была бы победа! К восхищению ее красотой в его душе примешивалось преклонение бывшего оборванца перед богатством, обычное в стране, где знатность и деньги имеют такое огромное значение. Если бы ему удалось привлечь внимание этой женщины! Какое это было бы торжество!..