Треугольник
Шрифт:
Хочу уколоть его, и тут же вспоминаю свое положение.
— А неудобной любви не было?
Он, серьезно подумав, деловито отвечает:
— Было такое, в Казани… Огонь была девка, скаженная… Даже убить меня хотела… Дал околоточному красненькую, он и продержал ее в кутузке, пока я убрался из города. Но тосковал по этой суке… — Его глаза становятся еще мельче и смотрят в одну точку. — И теперь иной раз тоскую… э-эх! — Он щелкает языком.
Уголок моего мозга, где засела Маро, еще более воспаляется. Был кулаком, но совет все же дать может. Старый, видел свет…
— А как успокоить чувства
— Самое удобное… — он кривит рот, потом решает: — Убить.
— Прощайте, — говорю я и, не сумев улыбнуться, ухожу.
Город похож на ящик, который опрокинули и высыпали содержимое. Да еще стукнули разок по донышку, чтобы в углах не осталось ничего. И тем не менее я застрял в щелочке. Еле волочу усталые ноги. В старом городе не видно ни одного огонька. Я иду спать. Днем солнце оставило свою печать на моем затылке и спине. И теперь там горит.
Одиноко брожу по пустынным улицам. Вхожу в компол. Второй компол, третий компол. Пустой базар.
В комнатах никого не осталось. Все вынесли свои постели наружу. Падаю на кровать. Жарко. Ворочаюсь с боку на бок. Спать невозможно.
Во дворе колхозники храпят со странной очередностью.
Возвращаюсь на рынок. Ложусь на тахту в чайхане. Над головой минарет. Рядом с ним высокие стены медресе. Ни звука, ни шепота.
«Нет Маро, — в отчаянии думаю я. — Осмотрел все возможные места…» Потом безнадежно: «Разве не смешно, что я так старательно ищу ее?» Затем мной овладевает шутливое настроение: «Так ведь я еще и турист!» Потом думаю: «Компол»… Интересное персидское слово… Никогда не забуду.
— Э!..
Надо мной нависли чернобородое лицо и еще молодое солнце.
— Эй!.. Ишто хочешь? — спрашивает борода.
— Чаю, — говорю я, моргая.
Узбек от души хохочет.
— И весь ночь ожидал, чтобы чай пить?
— У вас вкусный чай, — беспардонно вру я. — В Бухаре нигде такого чая нет.
Чувствую, что, если не придам словам шутливый оттенок, они покажутся издевкой. И все же узбек польщен.
— Рахмат, — говорит он. — Рахмат… Иди одевайся, а я чай исделаю…
Раздумывая, кружу вокруг арки эмира, прохожу через компол, шагаю мимо медресе Улугбека. Два медресе на одной улице, друг против друга. На пороге медресе Абдулазиз-хана трое ребят играют в карты. Любопытство берет верх, я вхожу.
Росписи стен изгажены пошлостями. На персидском узоре — плоская шутка, нацарапанная гвоздем. Сердце у меня защемило. Ругаюсь себе под нос и выхожу во двор. Обширное пространство. В стенах комнаты-кельи, которые называются «худжра». В старину в них жили учащиеся. Тифлисские армяне худжрой называют шкафы. В самом деле комнаты напоминают шкафы. Вхожу в одну. Темно. Валяются камни. В голову врываются страшные мысли и картины. Гаремы… Скачущие кони… Горящие дома… Восточные поэмы… Воин Тамерлана на коне… Он крепко держит поводья и мчится, словно ветер. Впереди скачет татарский всадник. Бежит. Оглядывается, щурит черные глаза, пришпоривает. В глазах воина Тимура улыбка. Злорадство, торжество, возбуждение. И торжество имеет меру. После нее и оно теряет смысл. Глаза воина круглятся. Я почти вижу в глубине кельи: страсть и безумие. Ребенок и старик. Горят его зелено-красные
— Айи!.. — визжит он и вот-вот опустит саблю, успокоится, отдохнет…
«Доннг!»
В темноте я стукаюсь лбом об стенку. И чувствую, что на лбу растет круглая шишка. Моя фантазия никогда не приводила меня к добру. Держась за лоб, вхожу в другую келью. На полу валяется куча каменного угля. Делаю два шага, и вдруг передо мной вырастает черная фигура. Я испуганно пячусь назад. Фигура надвигается на меня. Я отступаю и упираюсь в угол худжры. Двигаться больше некуда. Голова уперлась в круглый свод потолка. Фигура подходит ко мне.
— Гаго? — удивляюсь я.
— Ты что тут делаешь?
— А ты?..
Тягуче звучит какая-то индийская мелодия.
Мы с Гаго сидим в Ханака-Хаузе Ходжи Зайнуддина.
Гаго глотает водку. Я слежу за ним. И словно солнце входит мне в желудок.
— Что же будешь теперь делать? — спрашивает Гаго.
— Хочу поехать в Самарканд.
— Маро в Самарканде?
— При чем тут Маро?.. Я турист… Потом я решил взять темой дипломной работы Тамерлана.
Гаго ухмыляется себе под нос.
— Все знают, что ты словно угорелый бегаешь за Маро.
— Послушай… ты!..
— Брось ее… Скажи, сколько хочешь достану… Одна красивей другой… Рядом с ними твоя Маро — что жук…
С силой опускаю стакан на стол. Таджик удивленно смотрит на нас.
— Погоди, не горячись… Ведь знаешь, захочу, побью тебя. Неужто сомневаешься? Погляди-ка, на нас смотрят… Скажут: встретились двое армян, и уже драка.
Я хочу встать, Гаго крепко держит меня за руку.
Долгое время молчим.
— Послушай, почему ты думаешь, что можешь побить меня?
Гаго смеется.
— Потому что я сильнее тебя, а ты влюблен… Ладно, оставим, нечего обезьяну корчить. Да, твоя макака тебе приветы посылала! Не соскучился по ней?
Спускаемся в новую Бухару.
Кондитерская фабрика. Вместо кислорода воздух насыщен шоколадом, а вместо углерода — ванилью. Я наполняю свои легкие сладким воздухом.
— Хорошо? — спрашивает Гаго.
Гаго приветствуют все: мужчины по-дружески, девушки с улыбкой.
— Когда ты успел познакомиться со всей фабрикой? — спрашиваю я.
— А что тут трудного? — удивляется Гаго.
Он заходит в кабинет директора, и чуть погодя его штопорообразный нос показывается в щели приоткрытой двери.
— Заходи…
За письменным столом сидит краснощекий узбек. На голове традиционная тюбетейка. На столе два чайника.
«Здесь чай можно пить с воздухом», — думаю я и улыбаюсь.
Улыбается и директор, приняв мою улыбку за приветствие. Поднимается с места, берет мою руку в две пухлые ладони и трясет. Гаго что-то говорит по-узбекски. Директор отвечает. Смотрят на меня и друг на друга.