Тревожная Балтика. Том 2
Шрифт:
Шикаревский ненавидел своего истязателя, который, как оборотень, изображал сдержанного интеллигента с физиономией тихого человека. Быстро складывал посуду в ящик, исподлобья недобро поглядывая на беспечную позу драчуна.
Шикаревский слил из бачка борщ, оставил немного Миркову.
– И тебе тут осталось, – буркнул впервые ему.
Шикаревский торопливо глотал все подряд, хмуро поглядывая то на снисходительного старшину, то на ненавистного Шайдулина.
Впервые Шайдулин пообедал довольный, затем, сутулясь, медленно перенес ногу через скамью.
– Шикаревский, слышал, что Лукин говорил? – сказал безразлично, холодно
– Ладно… – протянул недовольно бачковой, проводив матроса взглядом, полным ненависти.
Шикаревский быстро доел кашу, допил компот, доверху заложил посудой пищевой бачок, из ящика собрал крошки и отправил в скопище посуды.
– Ничего-о… уже фигня-я… три месяца осталось… Немножко потерплю, а потом и молодых пригонят. Сейчас мне нужна помощь, а то одному трудно. Этот Шайдулин уже не хочет ничего делать. Думает – если прослужил на полгода больше, хотя мы с ним одного года рождения, то все можно. Уже не желает, видите ли, бачковать. Ему стыдно, что его призыв уже не бачкует, а он из-за того, что некому, вынужден. «Годкам» же все равно, только бы было все как надо. А его, видите ли, гордыня заедает… А вместе мы бачок спокойно потянем. Я один со всем справлялся, и ничего, а вдвоем мы запросто, – радовался Шикаревский долгожданной помощи, впервые улыбнулся, просветлел. – Главное, чтобы ты запомнил все, а там легче будет.
Александр не понимал, зачем ему это.
– Вот смотри: здесь – ерунда. Самое главное – запомнить, чья посуда, потому что они за это бьют. Не дай бог, не ту подашь – можешь за это хорошо схлопотать.
Матрос взял кружки и, двигая ими, что-то говорил. Мирков не понимал стараний соседа. Но в голосе того слышалась мольба о помощи, и, не устояв, Александр искренне захотел ему помочь, не предполагая, что это требует каких-то дополнительных обязательств. Вдруг осознал, что тот разговаривает с ним уже как со своим напарником, указав, что если Саша не будет выполнять требуемое, то будет жестоко наказан. Александр воспротивился, но что-то говорило внутри о тщетности сопротивления коллективу.
– Вот смотри, – объяснял Шикаревский, держа кружку, – видишь царапину? Это кружка Лукина, того самого гада, который так любезно тебя усаживал. Он – командир отделения радистов и старший по бачку и больше всех за него дерет. Ты ему в первую очередь подавай еду. А вот эта – твоего Андропова.
Матрос брал каждую кружку и по каким-то, только ему ведомым, признакам определял их хозяина.
«Не хочу, – твердил себе Александр, – не буду все это запоминать, это дикость какая-то: щербинки, царапины, надколы…»
От кружек Шикаревский перешел к тарелкам и ложкам. Показывал места, называл их владельцев, давал краткие, но красочные характеристики каждого, при этом ни один не удостоился похвалы, все были гадами, гнилыми людишками и сволочами. Отметил лишь Андропова, который не имел личной посуды принципиально.
– Что еще? На обед и ужин всегда должно быть масло. Слышал, что Шайдулин сказал? Их не волнует, где возьмешь. Воруй из холодильника, одалживай у других – если они тебе еще дадут, бегай на другие
Матрос взглянул с улыбкой.
– Сам видишь, что здесь не сахар. Но если уж попал сюда, то никуда не денешься – надо выживать… Это тебе, Саня, не в отряде служить… Я бы тоже не прочь оказаться там, где намного легче. Хм-м… приходишь в столовую, а уже все накрыто. Там свобода. Захотел – на траве полежал, захотел – пошел в магазин, а тут ничего этого нет – одно железо, даже купаться не ходим. Живем на море, а воды не видим. Здесь же совсем другое… – Он вспомнил о большом и неприятном, поднял глаза на соседа. – Тебя били в отряде?..
Шаг к откровенности был неприятен Александру, который не желал делиться правдой, вспоминать об унижении. Но ему хотелось хоть как-то утешить матроса.
– Били, – сказал он и покраснел.
– За этим здесь дело не стане-ет, со счета собьешься… – охотно прибавил с улыбкой матрос, даже, как показалось Александру, гордясь. – Меня Шайдулин поначалу знаешь как херачил за бачок… у-у… Пришел я сюда, а на меня все как навалилось… Думаю: нет, я не согласен, меня это не устраивает, начал сопротивляться. Но меня так избили, что я неделю кровью харкал. Особенно старался гад Шайдулин с однопризывниками… Что ты один против них? А потом смотрю-ю… ничего я своей правдой не добьюсь… И теперь один за всех пашу, как вол. Вон, Петров тоже пытался установить справедливость. Упирался, добивался чего-то, таких здесь не любят. А теперь дурку включил, и каждый, кто хочет, его ногами пинает и матом обкладывает. Полностью замкнулся в себе, никому не нужен.
Из нижнего кубрика вышел худощавый матрос неприятной наружности, увидел двоих, стоявших без дела.
– Чего делаете? – грубо прервал он разговор, что сразу не понравилось Александру. По застывшей улыбке Шикаревского Александр понял – тот не любит вошедшего и боится его. – Чего молчите?! Быстгей шевелиться надо! У вас еще много габоты. – Матрос презрительно посмотрел на Миркова. – А-а… это вам «кагася» (не выговаривал «р») на бачок пгигнали. Это хогошо… вам нужен «кагась», Шайдулин из-за вас стгадает. – Он бесстыдно окинул новичка взглядом животного, с головы до ног, и вдруг замахнулся, но задержал кулак в нескольких сантиметрах от груди. Все произошло совершенно неожиданно, но, тем не менее, Александр не дрогнул.
– Чего ты сипаешься?.. – растянул матрос губы в противной ухмылке, – я пговеряю… Шикагевский, – сказал безразлично, – беи этого, – надменно наставил палец в грудь старшины, – «кагася» и на кагтофан. Там вас уже давно ждут. Все там, одни вы здесь мудохаетесь, – вскинул голову и вышел, рисуясь.
– Это самый выстебистый из всех «борзых карасей», – прошипел злобой Шикаревский. – Никто так не издевается, как он. Это он за Крюкова отыгрывается… Он, Крюков, сначала был у вас в отряде, а потом к нам прислали. Да ты должен знать: здоро-о-овый такой, морда как у свиньи.