Тревожность и неврозы. Как от них избавиться
Шрифт:
Откуда это берется?
Причин может быть много: например, проблемы с балансом нейромедиаторов в центральной нервной системе, преимущественно – серотонина и гамма-аминомасляной кислоты. Это – эндогенный вариант, идущий «изнутри» организма.
Могут быть и ситуативно образовавшиеся страхи и тревоги, не исчезнувшие после ухода психотравмирующей ситуации. Самый обычный случай – посттравматическое стрессовое расстройство. Часто встречается у участников боевых действий и жертв насилия. Все, вроде бы, давно позади, но ужасы
Наконец, может наблюдаться сочетание внешних и внутренних факторов.
Что ж, будем разбираться, благо механизмов борьбы, в том числе безмедикаментозных, имеется достаточно.
… И вот тут уже сильно напрягся я.
«Когда я слышу эти голоса, я не хочу жить»
Потому что Светлана расплакалась и рассказала о голосах, которые уже более пятнадцати лет не дают ей нормально жить.
На самом деле галлюцинации – тоже не приговор. Тем более что за такой долгий срок заболевания, да еще при его ранней манифестации, ни дефекта у девушки не наработалось (обычно заметны поражения в эмоционально-волевой сфере), ни когнитивных нарушений я совершенно не видел. Однако расстройства шизотипического спектра требуют медикаментозной помощи, а значит, для терапии понадобится врач-психиатр.
Тут нужно пояснить про «дефект».
При шизофрении неподготовленные люди более всего пугаются, видя у своих близких позитивные признаки болезни: бред, галлюцинации, психотические эпизоды. Но с появлением нейролептиков эти явления убирать более-менее научились.
Гораздо более грозным являются симптомы негативные: уплощение аффекта (исчезновение эмоций), апатия, потеря воли и целеустремленности. Вот тут дело плохо, это свидетельствует о нехорошем течении болезни. Правда, следует отличать негативные симптомы, связанные с дефектом, от похожих, вызванных депрессией. Ведь сама по себе постановка тяжелого диагноза уже психотравмирующий фактор.
И здесь мы наблюдаем парадокс. Если пациент с шизо-расстройством очень переживает по поводу своего состояния и будущего, то это как раз хороший прогностический знак. Гораздо хуже, если ему все безразлично.
Но вернемся к нашей героине.
Что делать, если у нее, например, шизоаффективное расстройство или, с учетом ранней манифестации, вполне себе «оформленная» шизофрения?
Здесь практика отработана: врач-психиатр делает свое дело, психолог – свое, причем, когда они работают вместе, шансы на успех сильно повышаются. Ведь клинический психолог, кроме непосредственной психотерапии, занимается и патопсихологическими исследованиями. А именно их результаты помогают врачу поставить диагноз, назначить лечение и – что очень важно – отследить эффективность этого лечения.
В общем, я уже думал звонить очень толковому психиатру (у меня налажены давние профессиональные отношения с сильными специалистами), однако решил пока заняться своими делами, а именно – патопсихологическим обследованием.
И мой разговор со Светланой продолжился.
Голос, не похожий на голос. А вот паника настоящая
Светлана плакала и успокаивалась,
Началось все в 16 лет. Девочка из дружной теплой семьи, воспитанная даже немного в старомодных понятиях, довольно религиозная и целомудренная. Очень любящая родителей и влюбленная в свою жизнь, которая только-только начала перед ней разворачиваться. Музыкальная, спортивная, красивая, добрая.
Как вдруг…
«В голове возникло очень… плохое слово», – с запинкой сказала она. Я, конечно, захотел знать какое.
Светлана и сейчас оставалась прежней, чистой и немного старомодной. Назвала только первую букву.
Ну, я не такой правильный, все плохие слова знаю. Причем, с учетом моего личного онтогенеза, – в гораздо большем комплекте, чем средний московский гопник.
В общем, это даже не мат. А жаргонное обозначение акта физической любви.
С юной девушкой, девочкой почти, никогда ничего подобного не произносившей, сразу случилась истерика. А потом – неотступный страх повторения эпизода.
И он действительно время от времени повторялся, делая панику привычной, а ожидание грядущего ужаса – постоянным.
Я начал осторожно расспрашивать про особенности этого страшного голоса. Он был императивным, приказывал что-то? Советовал? Издевался? Был он мужским или женским? Напоминал ли голос какого-либо знакомого человека?
На все вопросы получил отрицательный ответ, даже про гендерную принадлежность «говорившего».
Уже интересно.
«А что еще он говорил? Неужели только одно слово?»
И вот тут мы подошли очень близко к разгадке феномена.
Голос или навязчивые мысли?
Опять с трудом преодолевая смущение, Светлана под моим осторожным давлением рассказала, что этот чертов голос, испортивший половину ее молодой жизни, конкретно говорил.
Всего-то четыре – даже не слова, а темы. Хотя и большого разнообразия в лексике тоже не наблюдалось.
Грязные обозначения физической любви.
Богохульства.
Оскорбления в адрес любимых родителей.
И даже пожелания им смерти.
Света опять расплакалась.
«Они мне дороже всех на свете, – жаловалась она. – А тут такое…»
Пока она успокаивалась, я думал, что делать дальше. По всему выходило, что, похоже, психиатру звонить не надо.
Светлана как будто услышала мои мысли и рассказала, что к психиатру уже ходила не единожды, так как сильно опасалась не только за психику, но и за жизнь. Голос, говоривший в ЕE голове то, что ЕЙ было омерзительно, – такое действительно может сломать.
«Что сказали психиатры?» – интересуюсь я.
«Что я здорова», – ответила Светлана.
После визита она вроде как успокаивалась и веселела, однако вскоре опять наступал тот ужасный момент, когда голос твердил свои гадости и все возвращалось на круги своя.
Я поинтересовался, что выписывали врачи. Оказалось – один не выписал ничего, второй – антидепрессант, селективный ингибитор обратного захвата серотонина, так называемый СИОЗС.
«Помогло ли лекарство?»
«Да, помогло».