Тревожные галсы
Шрифт:
Сотни и тысячи миль за кормой корабля. Штормы и ураганы. Штили и снежные заряды. Седое море Баренца и холодная Арктика. Тихий океан и штормовая Балтика... Где только не пересекались твои меридианы, Скляров?..
Поздно вечером в каюту к нему вошел замполит. Он был веселый, раскрасневшийся. Доложил, что вечер на судне прошел хорошо. Рыбаки остались довольны.
— А еще что? — спросил капитан 2 ранга.
— Видел начальника политотдела...
— Ну и как? — насторожился Скляров.
— Попрекнул нас, мол, как же это «Бодрый» не выполнил задачу. Или командир зазнался?
—
— Так и спросил. — Леденев провел ладонью по лицу. — С Кесаревым говорил?
— С женой у него неладно. Уехала она...
Леденев долго молчал, раздумывал над случившимся. Все нити тянулись к Кесареву — это его вина, и как командира боевой части, и как коммуниста. Конечно, легче всего избавиться от Кесарева, списать его на берег, но замполит этого не одобрял, хотя не сказал еще своего слова. Он думал сейчас о Наташе.
— Куда уехала?
— К матери. Повздорили они, вот она и уехала. — Скляров с упреком добавил: — А ты, комиссар, и не знал, может, надо что-то предпринять? Да, неважные мы с тобой психологи, — добавил Скляров. — Проглядели человека...
В штаб флота Скляров пришел вместе с Серебряковым. Их пригласили в кабинет командующего. Адмирал подал ему руку, спросил:
— Павел Сергеевич, как самочувствие матроса? Его положили в госпиталь?
— Никак нет, товарищ адмирал. Дело идет на поправку.
— Ну вот, а я-то волновался за вас, — кивнул Склярову адмирал Рудин.
Совещание открыл начальник штаба адмирал Журавлев.
— Товарищи, мы собрались сюда для того, чтобы обсудить чрезвычайное происшествие, которое имело место на «Бодром»... Надо признать, что Скляров в море почти не сходит с мостика.
— Так это же здорово! — подал кто-то реплику.
— Нет, не здорово, — возразил Журавлев. — Не всегда вверху видно все. Надо чаще сходить на палубу, бывать на постах, в каютах. Словом, знать, чем живут моряки, что волнует их. Могут сказать, что когда в свое время шла речь о командире «Бодрого», именно я поддержал кандидатуру товарища Склярова. Не отрекаюсь и не считаю, что ошибся. Скляров поначалу крепко взялся за дело, добился определенных успехов. Но тут-то у него голова и пошла кругом. Зазнался. Да, я не боюсь этого слова — зазнался! Есть такая болезнь — шапкозакидательство. У него явные симптомы ее.
— Если это так, то Скляров нуждается в немедленном лечении, — заметил командующий.
— Хуже того, — продолжал адмирал, — дело доходит до нарушения приказов. Я был вынужден объявить товарищу Склярову выговор. Ракетчики корабля сбили самолет «противника», и что же? Павел Сергеевич тут же вызывает меня на связь. А ведь я категорически запретил выходить на связь. Так можно демаскировать свой корабль, дать «противнику» возможность успешно произвести атаку...
Склярову стало не по себе. Он даже в лице изменился. И каждое новое слово Журавлева бросало его то в жар, то в холод. Это состояние не покинуло его и тогда, когда говорил представитель Главного морского штаба адмирал Рудин, особенно налегая при этом на необходимость извлечь из ЧП уроки. При желании можно было это истолковать двояко: то ли речь идет об учебе на ошибках, то ли об организационных выводах.
Рудин рассказал,
— В целом же, — закончил Рудин, — у меня впечатление осталось хорошее. Вводные создали исключительно тяжелую ситуацию. Однако это не отразилось на боеспособности корабля. Заслуга здесь прежде всего командира. Он всему голова. Пару слов о мостике. Говорят, Скляров сутками не сходит на палубу. Что же тут плохого? Важно другое — не испортит ли «верхотура» человека, не перестанет ли оттуда замечать ближнего? Бывает с некоторыми и так. Но если командир на мостике держит все нити в руках — значит, на корабле все отлажено, все на «товсь».
Слова попросил Серебряков:
— Конечно, «Бодрый» задачу на учении выполнил. Это ясно. Но с минами случился конфуз. Причина? Скляров ослабил требовательность и контроль. В конце концов, что это такое, корабль перед выходом в море принимает боезапасы, а командира нет.
— То есть как? — удивился командующий. — А где же он был? Ах на берегу... Гм... Странно, очень странно!
Скляров боялся взглянуть на командующего. А тот упорно искал его взгляд и, наконец поймав, казалось, насквозь просверлил Склярова. Не выдержав, тот запальчиво сказал:
— За меня на корабле оставался старпом, он хоть сейчас готов принять дела командира.
— Павел Сергеевич, не горите порохом... Спокойнее, — едко усмехнулся командующий. — А кто на «Бодром» командир минно-торпедной боевой части? — поинтересовался он.
— Капитан-лейтенант Кесарев.
— Его надо наказать.
Резче других отрубил капитан 2 ранга Ромашов. Не стесняясь в выражениях, он сделал упор на серьезный просчет командира «Бодрого» и предложил пожестче взыскать с него. К тому же, добавил Ромашов, Павел Сергеевич не только болезненно воспринимает критику, но еще и проявляет явный эгоизм. Неделю назад он, Ромашов, попросил Склярова прислать к нему на корабль мичмана Крылова, чтобы тот поделился с молодыми специалистами опытом несения радиовахты в море. Но Скляров отказал. Где же тут морское братство, где партийный подход к делу? Нам, командирам, делить славу не надо, опыт одного должен стать достоянием другого.
«А про себя умолчал, — подумал Скляров. — Когда я просил дать мне в поход акустика, пока мой болел, тоже ведь отказал. Вот тебе и братство. Но жаловаться не стану...»
— Кто еще желает? — спросил адмирал.
— Разрешите мне? — поднял руку командир «Стремительного».
— Товарищи, я буду краток. — Капитан 2 ранга глянул в сторону Склярова. — То, что корабль не выставил мины, дело случайное, и не надо из мухи делать слона.
Журавлев резко прервал оратора: