Тревожные облака. Пропали без вести
Шрифт:
Может, растолкать Колю? Он мог сунуть куда-нибудь в камбуз порожнюю поллитровку
и забыть о ней. Саше хочется тотчас же сесть за письмо, но он слышит какой-то слабый скрежещущий звук на верхней палубе, затем катер внезапно начинает бросать так, будто Петрович выпустил из рук штурвал. Вот их накренило, подняло бортовой волной, резко повело и снова накренило, круче прежнего.
– Аврал!
– кричит Саша, срываясь с койки.
В дверях кубрика уже стоит Петрович.
– Штурвальный трос полетел! Все наверх!
Первым на палубу выскочил Саша. За ним кок
– Ты куда?
– спрашивает он спрыгнувшего с койки Равиля.
– Тревога!
– отозвался Равиль, с трудом натягивая ватник на перевязанную руку.- Приказ всем наверх.
Катер швыряло так, что вскочивший на ноги Виктор едва устоял.
– Куда ты с такой рукой!
– прикрикнул было Виктор.
– Лежи!
– Тебя не Спросил!
– огрызается Равиль и, опережая Виктора, бросается к трапу.
На палубе трудно устоять. Океан играет катером: то гонит боком, бешеной океанской иноходью, то разворачивает, подставляя осевшую корму огромному валу, то кренит и потряхивает, словно проверяя крепость его сварки.
Штуртрос перетерся на выходном - из рубки - ролике, там, где он сгибается почти под прямым углом. Прежде они исправно следили за штуртросом, регулярно смазывали его. Но всему приходит конец. Частые штормы мешали смазке, соленая вода разъедала трос, а почти непрерывное движение штурвала истирало его на сгибах о стальные ролики.
Обрыв штурвального троса, да еще в шторм, очень опасен. Катер теряет управление, штурвальное колесо вертится на оси вхолостую, его движения не передаются рулю. Правда, руль можно поворачивать, надев на четырехгранную верхушку баллера румпель и орудуя им как правилом. Но верхушка баллера «Ж-257» расклепана, и румпель не надевался на нее. Оставался единственный выход: с помощью лома и обрезка трубы удерживать в нужном положении сектор руля - треугольную стальную пластину, с помощью которой повороты штурвала сообщаются рулю.
Равиль стал на корме по правую руку Саши и, подражая ему, широко расставил ноги. Налегая на лом грудью, Саша показал Равилю место где надо придерживать сектор руля, просунув под него трубу.
То и дело они оказывались по колени в ледяной воде. Сводя пальцы, захлюпала вода в сапогах, намокли ватные брюки. Но им было не до того,- только бы не дать волне сшибить себя с ног, не выпустить из рук рычагов, которые позволяли управлять катером. Равиль быстро понял свою задачу: едва Саша, отплевываясь от попадавшей в рот воды, объяснил ему связь сектора с движением руля и поворотами катера, как он уже стал действовать самостоятельно и быстро.
– Болит?
– кивнул Саша на правую руку Равиля, когда шторм дал им короткую передышку.
Равиль повел рукой, сжал и разжал пальцы.
– Сам не знаю! Долго так держать будем?- спросил он, прихватывая трубу обей» ми руками.
– Пока штуртрос не срастят. Час, два, может, три…
Равиль недоверчиво смотрит на Сашу. Смеется он, что ли? Разве кто выдержит три часа ледяной бани? Тут за четверть часа уже не чуешь ног, немеют пальцы. Еще десяток минут -
У рубки по левому борту под руководством Петровича почти в полной темноте ремонтируют штурвальный трос. Приходится на ощупь отыскивать лопнувшие, завившиеся стальные жилы и по одной обрубать их. Работать можно, лишь стоя на коленях: волна то и дело накрывает людей с головой.
Все гуще валит снег, залепляя глаза, затрудняя дыхание.
Механик, кок и Виктор закончили наконец обрубку жил и принялись за самую трудную часть ремонта: надо срастить трос, и срастить так, чтобы он мог выдержать и мощный нажим штурвала, и отчаянное сопротивление руля.
Застывшие на холоде руки повинуются плохо, пальцы дубеют, теряют подвижность. Виктор то и дело сует их в рот, стараясь хоть немного согреть.
Равиль продержался на ногах больше часа, затем молча опустился на колени, подпирая трубу плечом и схватившись руками за корму.
– Зальет,-предупредил Саша.
– Все равно!
– прохрипел Равиль, - Ноги не держат.
Саша кликнул старпома, чтобы тот сменил Равиля, но Равиль не захотел уходить.
– Иди, иди в кубрик, чего ломаешься!
– добродушно прикрикнул Петрович.- Две недели проболел, да еще на голодной пайке, думаешь, с маху сил набраться?
– И, заметив колебание в черных глазах матроса, добавил построже:-Поди камелек растопи, кончим работу - сушиться будем!
Равиль, сгорбившись, двинулся по кренящейся палубе к кубрику.
В океане серело. Яснее очерчивались волны, каждая в отдельности. Шторм только разгуливался, пенистые гривы волн окрасились рассветной серостью. Ремонт троса шел к концу. Оставалось проверить, крепко ли он сращен, надеть его на ролики и опробовать в работе. Теперь Виктор сменил на корме Петровича. Пальцы Виктора ныли, сверлящая боль проникала до кости. Ветер гнал из глаз парня частую слезу, но и она была холодной, соленой, как океанские брызги. Перед глазами расходились, все увеличиваясь в диаметре, черные круги, а между ними роился вихрь золотистых искр. Виктор уже не замечал ни взлохмаченного океана, ни темных гривастых туч, бежавших по небу. Еще минута - и скользкая труба вывернется из рук, и тогда никакая сила не заставит Виктора установить ее на прежнее место.
– Плохо, Санек!..
Это вырывается из груди Виктора, как долгий вздох, как жалоба младшего брата. Саша силится улыбнуться, кривит посиневшее лицо и глухо бормочет:
– Держись! Лучше шторм, чем тишина…
«Вот чудило!» - хочет сказать Виктор, но его опережает возглас старпома:
– Освободить сектор руля!
Виктор выпускает из рук трубу. Саше приходится, отложив в сторону лом, вытаскивать и трубу-ее нельзя оставлять заклиненной под сектором руля. Это понимает и Виктор, но у него просто нет больше сил. Несколько секунд они тупо смотрят на неподвижный еще сектор.