Тревожный берег
Шрифт:
Он вынырнул и мощно плывет к берегу, к ней.
Инструктор морского клуба как-то предупредил, что специальную доску-трамплин пора менять, что прыгать с нее опасно. На пятачке десятиметровки даже картонку с запрещающей надписью прикрепили. С доски прыгать перестали, прыгали, отталкиваясь от края пятачка. А клееная доска, отбеленная солнцем и дождями, с желто-золотыми прожилками годовых линий, на вид казалась все такой же крепкой.
Компания летчиков пришла в морской клуб под вечор. Распаленная, смеющаяся и всесильная. Сброшены
Андрей не слышал предательского треска. Просто почувствовал, как доска чересчур охотно, легко приняла тяжесть его тела, пошла вниз и совсем не так, как обычно, подбросила его вверх, не вернув с лихвой отданную ей силу и упругость… Мелькнула мысль: сгруппировавшись, попытаться скользнуть мимо, только бы не попасть на Доску…
Доска треснула и обломилась, погасив в себе всю силу, всю динамику прыжка. Дальше было падение и попытка помягче войти в воду. Не удалось…
Два месяца пробыл Андрей в больнице.
К службе в военно-воздушных силах его признали непригодным. В декабре, несколько подлечившись и окреп-нув, он еще раз прошел комиссию. Здоровье улучшилось, но набор в военные училища закончился еще в августе. Андрея призвали в армию.
Люда пришла проводить его, и он удивился — вот бы никогда не подумал. Последнее время отношения между ними ухудшились — Андрей в глазах Люды поблек. Сначала она из сожаления, из гуманности даже прибегала к нему чуть ли не ежедневно в больницу, затем, когда он стал ходить, уехала с новыми товарищами, сокурсниками, на уборку картошки, а возвратившись, засела за науки…
И так как-то все заглохло, приутихло до того самого дня, когда на перроне вокзала, перед отправлением поезда, поцеловала Андрея в щеку. Может, завидно стало: все вокруг целуются…
Полгода присылала Андрею только поздравительные открытки. Может, времени у нее на письма не было… А еще присылала сногсшибательные фотокарточки. Что-что, а фотографироваться она умеет. Затем замолкла, не откликалась ни на письма, ни на телеграммы. Пришлось позвонить по междугородному. Но и это ясности не внесло. Умеют же некоторые люди разговаривать по телефону: «Да, спасибо. Конечно. Еще бы! Да так, знаешь, как-то. Нет. Извини, все учеба, учеба. Не пропадай. Всего!»
«Не пропадай»… Еще неизвестно, кто пропал. Сердился на студентов-мальчишек. Понимал, что глупо, но сердился. «Длинноногие парни, очкарики, кавээнщики, спортсмены и умники». Но главное, они все время рядом с ней. Если бы только на лекциях, а то и на праздниках, на пирушках, на танцах и просто под луной…
Потому, видно, и умолкла. Ну да ладно. Вот только замом интересуется? Из вежливости? Допустим, что так…
Ах, какое это необыкновенное время! Бывает оно только н родном старинном
Зима как зима, и еще вчера никто в этом и не сомневался, никто не посягал на ее царство. И вдруг… Что же изменилось? Почему люди весело засуетились, почему вдруг решили, что зима подзадержалась и пора ее поторопить?
Как все просто! Вдохните полной грудью воздух, и мы почувствуете необъяснимый аромат, пьянящий вкус весны.
Стволы деревьев потемнели. Затяжелели, расправились мотни, а небо стало выше, и льющиеся сквозь размывы туч солнечные лучи уже не просто светят, а греют, волнуют и веселят.
Какое это время! Люди собираются во дворах, вооружаются лопатами и ломами и начинают долбить, скоблить, шнырять залежавшийся снег! А мужчины, что полегче на подъем, взбираются на крыши домов, и оттуда весело ухают тяжелые белые комья. Вдоль стен домов только успевает перекатываться эхо. Внизу восторженный блеск мальчишечьих глаз и это извечное: «Ну, пап, слышишь? Можно к тебе?»
Имеете с другими мужчинами Андрей сбрасывал с крыши своего двухэтажного дома комья снега. Давно снята телогрейка, но и и свитере жарко, пылает лицо, гудит в монах кровь.
— О, балерина пожаловала! — неожиданно сказал кто-то рядом, и Андрей, обернувшись, увидел Люду.
Осторожно ступая по мокрому кровельному железу, шла она, балансируя руками, тонкая, стройная, в черных брючках, в белом свитере в обтяжку. Короткая прическа очень шла ей. Остановилась. Смотрит на Андрея. Какое-то мгновение они изучают друг друга. В ее глазах: «Ну как я? Красивая? Ну, поздоровайся же! Почему молчишь?» Он здоровается, и она спрашивает:
— Давно приехал?
— Вчера.
— Что ж не зашел? — «поддела» ресницами.
Андрей пожал плечами. Ответил не сразу.
— У меня отпуск, а у тебя учеба. Вечером наверняка зубришь.
— По такому случаю отложила бы.
— К чему подарки. Я из детского возраста тоже вышел.
— Обижаешься? — Она пристально посмотрела на Андрея и будто только сейчас заметила парня, стоящего рядом с Русовым. Напала на него: — А вы, Лешенька, что чужие разговоры подслушиваете? Ну-ка, дайте лопату и покурите пока!
Такой храбрости от нее Андрей не ожидал. Разве в школе сказала бы она такое? Парень засмеялся и, на удивление, послушно удалился.
— А у меня завтра день рождения. Ты забыл? — спросила она, дробя лопатой снежный ком.
— Почему же? Разве я когда забывал?
— Я тебя жду, — точно не слыша его ответа, сказала она.
— А так ли нужен мой визит? Может, лучше заочное поздравление? По телефону или почтой.
— Хватит задираться. Приходи. Увидишь, нужен или не нужен.
Андрей засмеялся. Чудачка! Так прямо и разберется. За годы толком не разобрался, а тут за один вечер все ясно станет.
Она чему-то улыбнулась и направилась к краю крыши. Андрей сразу не понял, к чему бы это.