Трезуб-империал
Шрифт:
— А что это — гурт? — перебил его Василь Тарасович.
— Гурт? — голос Икрамова был ровен и доброжелателен. — Гурт — это ребро. — Он провел пальцем по монете, показывая, что имеет в виду. — Не путайте с кантом. Кант — это выступающий над поверхностью край гурта…
Василь Тарасович изобразил на лице предельное внимание.
— С раковинами сложнее всего. Это следы пузырьков воздуха, остававшихся на промежуточных формах или окончательном штампе. Они проявляются на готовой монете неровностями и рытвинами. Единственный способ бороться с ними в условиях небольшого цеха — это тщательная отбраковка штампов. — Икрамов обвел взглядом притихших
— Так что же с нашей монетой? — опять спросил Сквира, совершенно к этому моменту сбитый с толку.
— Условия ее производства сразу определить невозможно, — ответил подполковник. — Я рекомендовал бы, товарищ капитан, отдать монету нашим экспертам. Собственно, для этого я и везу ее в Киев.
Володимир, гостиница, 14:35.
Едва закрыв за собой дверь номера, Сквира с наслаждением снял пиджак и галстук, плеснул в лицо водой из графина и сел за стол.
Хотелось побыть одному. Неважно, что разгар рабочего дня. Неважно, что дел невпроворот. Разговаривать с кем-либо, ловить на себе чьи-либо сочувственные взгляды было бы сейчас просто невыносимо. Северин Мирославович воспользовался первым попавшимся предлогом и ушел.
Предлог нашелся быстро: на завтра в райотделе запланирована политинформация, которую почему-то должен вести Сквира.
Капитан сидел на стуле и глядел в окно. Прямо перед ним простиралась центральная городская площадь, огромная, пустынная, серая. Такая же серая, как небо над ней. Небо было низким, угрюмым, неприветливым, но даже такое оно казалось Сквире своим, близким, уместным. Почему, почему он не пошел за своей мечтой! Находился бы сейчас в каком-нибудь аэропорту, разговаривал бы со стюардессами, ждал рейса…
Он потянулся и со вздохом развернул «Правду».
«Около 3300 человек были зверски убиты во время кровавой оргии, устроенной в прошлый четверг и пятницу израильскими интервентами в лагерях палестинских беженцев и в двух больницах в западном Бейруте, — заявил находящийся в Джидде, Саудовская Аравия, Председатель Исполкома Организации освобождения Палестины Ясир Арафат. В интервью саудовскому телевидению Я.Арафат сообщил, что свыше 1800 палестинцев и ливанцев стали жертвами израильского геноцида в лагерях Сабра и Шатила и около 1500 больных и раненых были добиты палачами в бейрутских госпиталях Газы и Акки. Резко осудив пособничество израильским преступникам со стороны Соединенных Штатов, Я. Арафат подчеркнул…»
Вникать в статью совершенно не получалось. Отвлекали невеселые мысли.
Сквира взял карандаш и стал водить им по газетным строчкам. Это не слишком помогало. Казенный слог утвержденного где-то в ЦК текста лишь отталкивал своей прямолинейностью и безапелляционностью. Невольно закрадывались подозрения, что израильская военщина и стоящие за ней США вообще не имеют отношения к ливанской трагедии…
Гостиничная комната Сквиры производила довольно безрадостное впечатление и никак не располагала к работе. Четыре кровати. Столик с многочисленными следами открывания бутылок. Прибитая к полированной поверхности крышка от банки кофе, служившая пепельницей. Настольная лампа без абажура. В углу — черно-белый телевизор с погнутыми рожками антенны. Два стула. Голые стены…
Капитан жил в комнате один, но теоретически к нему могли кого-нибудь
Как вообще пришла в голову Икрамова идея, что Рыбаченко убили?! Ведь это противоречит фактам! Запертым окнам и закрытой на ключ, подпертой стулом двери! В любой версии можно найти несуразности, нелогичности и странности. Но это ведь не значит… Основные факты говорят о самоубийстве!
Северин Мирославович вздохнул, отложил блокнот с выписанными из статьи хлесткими фразами и набрал «07».
— Мне Луцк, — сказал он телефонистке. — Звоню из гостиницы.
— Нужно будет подождать, — известила трубка. — Минут десять.
Не так уж долго.
Итак, Ясир Арафат заявил…
Северин Мирославович взглянул на часы и открыл предпоследнюю страницу газеты. Там было письмо рабочего из Красногорска. Товарищ Григорьев решительно протестовал против вмешательства расистского режима ЮАР во внутренние дела Мозамбика.
— Иньямбане, — повторил Сквира вслух понравившееся слово.
Потом отложил газету в сторону, посидел немного без движения, глядя в окно. Потянулся к внутреннему карману пиджака и достал лекцию Ревы. Все интереснее, чем «Правда»…
После гибели Андрия и Льва трон королевства Руси через Бушу, дочь младшего из братьев, должен был получить ее муж, Любарт-Дмитро. Все бы ничего, но и сама Буша, и Любарт-Дмитро были в ту пору еще далеки от совершеннолетия. В теории отец юного наследника, Гедемин, мог бы стать регентом. Однако его собственная страна, Великое княжество литовское, была под угрозой нападения хана Узбека …
Сквира вздрогнул при упоминании этого имени. Перед внутренним взором немедленно возникли черные зрачки Икрамова, и капитан поспешил углубиться в следующий абзац. Глаз выхватывал строчку за строчкой, чтобы стереть, убрать, прикрыть новыми образами пугающее лицо.
…Польский король Владислав Локеток не преминул воспользоваться ситуацией и срочно вспомнил, что его родная сестра приходилась погибшим братьям ни много ни мало матерью . А значит, какие-то права на русьский престол имелись у других, еще живых его племянников .
Развернулась нешуточная борьба, в которой Любарта-Дмитра все больше оттесняли в сторону. Впрочем, происходящее не было чем-то экстраординарным. Данило Галицкий, например, начинал в гораздо худших условиях — бояре были сильнее и наглее, венгры и черниговцы наседали с двух сторон, самому Данилу в момент смерти отца было лишь четыре года. В одиннадцать лет он вообще лишился всего и оказался в изгнании. Папа римский, короли венгерский и польский сговорились и лишили его наследства, посадив на его отчий престол новую династию. Русьские родственники боролись только за то, чтобы оттяпать от его княжества кусок побольше. И что? Данило все вернул! Полностью все наследство отца! Так что ситуация вокруг Любарта-Дмитра не выглядела такой уж критической. Тем более что сам наследник был достаточно энергичным и умным юношей…
Зазвонил телефон.
— Луцк, — кратко сообщила телефонистка.
Послышались длинные гудки.
— Алло, — отозвался женский голос. Слышно было великолепно, будто говорившая находилась в соседней комнате.
— Мама, привет, — сказал Сквира.
— О, наконец-то, пропажа наша! Ты почему не звонил? Столько дней прошло! С понедельника ни слуху ни духу. В том жутком селе, куда тебя отправили, говорят, целая шайка орудует. Убийство на убийстве.
— Никакой шайки тут нет, — вяло возразил Северин Мирославович.