Трезвенная жизнь и аскетические правила: Толкование правил преподобных отцов Антония, Августина и Макария

Вафидис Эмилиан

«Те, кто желают, в субботу и воскресенье могут выпить вина, как это было решено». Очевидно, монахи святого Августина обсудили, когда им можно употреблять вино, и решили пить его по субботам и воскресеньям. На Святой Горе по разным причинам распространился обычай ставить вино на трапезу почти каждый день. Многие, чтобы объединить древнее предание, запрещающее монахам вино, с новой традицией, выставляют его на столы только в субботу и воскресенье. Таким образом, нет крайностей и никто не держится своей воли. Этот порядок напоминает нам о той истине, что за исключением редчайших случаев посвященный Богу не пьет вина и сикера — и в то же время дает право пить вино тому, кто в этом нуждается.

«Те,

кто желают». Это выражение показывает, что братья в общине святого Августина вина не пили. Они решили последовать древнему монашескому преданию — совсем не употреблять вина, и только тот, кто обессилел, мог пить вино по субботам и воскресеньям. Да и в этом случае пили лишь желающие, потому что, по преданию, даже немощному лучше не пить вина. Конечно, пост и воздержание ослабляют организм, но, несмотря на это, монахам дозволялось изнурять тело как можно более, до тех пор пока это не вредило духовной жизни.

Человека побуждает пить вино пристрастие или желание удовольствия, поэтому тот, кто его пьет, — это личность не цельная, его духовные силы раздроблены, он не живет внимательной духовной жизнью. Однако невозможно отделить сильных от немощных. Не все могут понести постоянное воздержание от вина; не всегда в обители может присутствовать та свобода духа, которая бывает в братстве небольшом (таком, например, как у святого Августина) или новообразованном, где общий дух еще горяч. Это ослабление духа повлияло на сегодняшнюю святогорскую практику — ставить вино на столы по субботам и воскресеньям.

Настоящее правило показывает воздержность и духовность святого Августина, желавшего вдохновить на то же своих монахов, и одновременно его стремление помочь братьям в их нуждах.

Несмотря на то, что устав краток, он отражает все главные условия общежительной жизни. Святой хочет, чтобы монах обладал ангельским умом, неустанно предстоящим пред Богом, был умной сущностью, молчаливым слушателем небесных гласов, которые доходят до нас, подобно волнам.

Нет наречий, на которых не слышны были бы голоса их. Небесные наречия раздаются повсюду. Слово Божие одушевляет всю вселенную, и все творение внимает гласу Господа. Возможно ли, чтобы этот глас не приняло наше сердце — украшение природы, созданное руками Божиими? Все творения Бог создал и одушевил одним только Своим словом, к человеку же Он склонился Сам и коснулся его. Так может ли человек не жить глаголом Божиим?

Когда мы, монахи, будем жить Божиим словом, тогда Бог будет нас видеть, любить, оправдывать. Станем любить Бога в тайне своего убогого и смиренного сердца, затворившись в келье, в этой сокровенной клети. Только так можно сохранить любовь к Богу, а если извлечь ее наружу, она становится бессильной. Когда же она сильна, то управляет миром и возводит на небо. Но она потеряет свою силу, если ты ее откроешь. Будем хранить свою любовь. Любя Господа, будем любить Его на деле.

Если будет необходимость нам выйти из монастыря ради какого-то монастырского дела, мы должны идти вдвоем. (8)

Когда мы выходим из монастыря, то мы окружены уже не братьями, а мирскими людьми. И одно это представляет серьезную опасность для монаха, не говоря уже об опасностях нравственного характера, подстерегающих в миру. При выходе в мир он подвергается тяжкому испытанию. Настоящий монах привык рано вставать, исполнять правило и идти на службу, он постоянно пребывает в бдении и атмосфере молчания. Вообще, он живет в смиренной обстановке. Но когда он выходит из монастыря, условия жизни меняются, и он не знает, как себя вести. Если бы человек мог жить по Евангелию среди мира, у него не было бы повода становиться монахом. Так вот, когда монах выходит из монастыря, он теряет присущую ему силу. Поэтому святой Августин

повелевает, чтобы с ним шел кто-нибудь еще. Так монах сможет получить поддержку, пережить это чрезвычайное событие, выход из обители, и скорее вернуться в монастырь, — если возможно, в тот же день, как заповедают святые отцы. Вдвоем быть предпочтительнее еще и ради того, чтобы не вызывать нареканий. Когда ты один, про тебя можно много чего наговорить. А когда рядом с тобой и другие, то, как бы на тебя ни наговаривали, это не вызовет доверия.

Кроме того, святой Августин подразумевает, что общежительный монастырь живет своей особой, внутренней жизнью, которая исключает выходы из обители. Когда мы выходим из монастыря, то нарушается цельность братства, возникают некие пустоты, которые, можно сказать, заполняются демонским присутствием. Когда монахи часто покидают ограду обители, это ведет монастырь к самораспаду. Между тем, иноку необходимо постоянно пребывать не просто в монастыре — а в келье. Жизнь вне монастыря лишает его внутренней цельности, дробит его личность.

До недавнего времени монахи не выходили в мир, даже если того требовало состояние здоровья. Когда им был нужен врач, они приглашали его в монастырь. Но со временем правильное восприятие монашеского жительства утратилось, и теперь монашество воспринимается просто как образ жизни. Сегодня никто не удивится, увидев монаха, который ждет своей очереди у кабинета врача или выходит в мир по другим причинам. Причины могут быть уважительными, но это не значит, что за этим не последует катастрофа. Пустое место, где сидел монах в обители, займет демон. А если мы уберем из трапезной или из церкви стул брата, чтобы он не пустовал, демон сядет нам на шею и погонит куда хочет. Это самое страшное, но мы дали ему на это право — тем, что не придаем значения цельности братства и не обеспокоены отсутствием брата.

Монахам позволялось выходить в мир ради дел, связанных с управлением обителью, ради покупок или продажи рукоделия. То есть монахов посылал монастырь. Монахи не ездили домой, словно какие-нибудь служащие, которые берут отпуск, чтобы отдохнуть, оставив, наконец, ту скучную жизнь, которой они жили весь год.

Всякий выход в мир обнаруживает, что монах совершенно не удовлетворен своим монастырем, поэтому он пытается передохнуть, выходя из обители под разными предлогами. Конечно, игумен не может постоянно ему отказывать: чтобы между монахом и им самим не пролегла пропасть, он вынужден почти всегда соглашаться, да еще и оправдывать поступок брата. Однако это не меняет сути дела. Истина в том, что выход в мир — дело совершенно немонашеское, потому что приучает монаха к мирскому духу. С того момента, как монах вышел в мир, например для лечения, у него появляется беспокойство, на него влияет новый темп жизни, иной закон — закон страдания и неудачи. «Поправлюсь я или нет? Может быть, откроют какое-нибудь новое лекарство? Не поехать ли мне за границу?» Он ни на чем не может остановиться.

Тление человеческой природы — естественный закон. Но насколько тлеет внешний человек, настолько обновляется со дня на день внутренний. И если тление — это природный и духовный закон, то попытка избавиться от всех болезней противоречит закону Божию. Так мы противимся силе природы: мы не позволяем себе болеть или умирать, иначе говоря, не позволяем себе вечно обновляться во Христе со всеми святыми. Мы не допускаем, чтобы Бог управил наш путь, но вносим в жизнь собственное беспокойство, сомнения, желания, нужды, и из-за этого у нас появляется необходимость выходить в мир непрестанно.