Три Африки для Миши и Лизы
Шрифт:
План был единственно возможный: ждать караван и напасть на охрану сразу с двух сторон, когда караван растянется во время переправы. Было бы хорошо дать возможность невольникам подойти максимально близко к противоположному берегу, чтобы выстрелами помешать переправе охраны. Первый выстрел как сигнал к атаке должен был сделать Миша.
На другой берег перешли Бомани и Иму. Остальные должны были зайти к каравану с тыла.
Оказалось, что у охраны была целая технология форсирования неглубокой реки. Там, где между лежащими на дне круглыми валунами были большие промежутки, они быстро набросали
Реально, но для этого надо было иметь сноровку, быть в хорошей физической форме и не иметь кандалов на ногах.
Двое охранников на конях перешли на другую сторону, и началась переправа рабов. В реке постоянно находились несколько охранников на конях, которые регулировали переход.
Первыми шли скованные мужчины. Они довольно жестко падали на мокрых, скользких камнях. Тогда всадники на конях грубо их выдергивали из воды и гнали вперед. У людей коченели и отказывали босые ноги, но хозяевам не было до этого дела. Движение по тонким бревнам тоже не для скованных ног. Мужчины выбирались на берег обессиленные и все побитые.
Миша смотрел на этот кошмар и не мог поверить, что такой путь придется повторить и женщинам. Очень хотелось дать команду на начало атаки, но на берегу оставался основной костяк охраны и много вьючных лошадей. Хотелось, чтобы невольники ушли подальше от того места, где развернется основной бой.
Миша не видел лиц несчастных невольниц, но он понимал, что у них творится на душе, какой кошмар они чувствуют.
Первую женщину в связке поволок конный охранник. Он грубо кричал на нее, что она неповоротливая, что всех держит, и что дождется плетки. Но женщина все равно падала, снова поднималась и совсем окоченевшая двигалась дальше. Несколько девушек довольно хорошо держались, в том числе маленькая девушка в национальном уборе, которую заприметил Миша. Она балансировала на камнях или стволах, поджимая то одну, то другую озябшую ногу в ожидании, когда женщина перед ней поднимется и пойдет дальше.
Миша обратил внимание, что несколько охранников постоянно с оружием в руках следят за рекой вверх и вниз по течению. Видимо, все же какое-то опасение по поводу крокодилов или других животных у них было.
Лейтенант наметил себе особенно плохо державшихся женщин, надо было дать им возможность дойти до берега. Несколько последних девушек добегут, судя по тому, что они хорошо пока держались.
К переправе уже готовились вьючные лошади, когда над рекой раздался первый выстрел. И тотчас же отозвались четыре других ружья — все, как учил Миша, не сразу залпом, а с небольшой задержкой, чтобы не очень сильно ощущалось время простоя во время зарядки ружей.
Нападение было неожиданным. Среди охранников начался хаос, потому что никто сразу не понял, откуда стреляли, куда отвечать. Организовать сопротивление было некому: первые же выстрелы были сделаны Мишей и Абубакаром по хозяевам каравана. Очень странное было ощущение у выходца из либерального просвещенного будущего. Его учили соблюдать законность. Случалось, что от рук бандитов погибали его товарищи по службе, но все равно в прежней жизни он не стал бы заниматься самосудом.
Здесь же был другой мир — жестокий, без правил. Вернее, правило было: хочешь жить — выживи. И еще хотелось всем сердцем, каждой клеточкой своего тела, чтобы эти парни, которых он уже полюбил и считал братьями, жили лучше. Чтобы их дети и внуки
Поэтому он, ни секунды не сомневаясь, начал этой бой. И нисколько не сомневался, целясь в хозяина каравана. Сомнений не было: это плохой человек, враг. Лично ему дон Джерардо и дон Мануэль не сделали ничего плохого, но они поддерживали местную политику насилия и рабства. Потому, пока нет нормального правосудия, его придется вершить своими руками.
Неправильно? А что было правильно в то время?
Абубакар, видно, тоже был меток. Оба хозяина лежали на земле неподвижно. Кажется, какая-то из вьючных лошадей во время начавшейся паники прошлась по обоим телам.
Караван не был готов отражать атаки людей. Просто не привык. Конечно, ночные нападения хищников приходилось отражать. Но обычно все они боялись огня и выстрелов. Иногда было достаточно пострелять в темноту, и хищники разбегались. Вся охрана каравана была в основном нацелена на то, чтобы невольники не сбежали.
Наконец кто-то из охраны попытался организовать хоть какое-то сопротивление. Он что-то кричал, размахивая руками, но его вряд ли слушали. Никто так и не понял, откуда идет нападение, потому что парни рассредоточились по обе стороны реки и выстрелы звучали отовсюду.
У Миши не было времени смотреть, что там с невольниками, но истошный крик, который раздался при первых выстрелах, прекратился. Была надежда, что все женщины хотя бы перешли реку.
И тут Михаил допустил ошибку. Он не имел достаточного опыта участия в боевых действиях, поэтому в состоянии эйфории от того, что все получилось, он выскочил из своего укрытия, стреляя по уходившим по реке всадникам. Коварный выстрел из-за кустов достиг цели.
Глава 14
Заунывный голос что-то говорил духам, призывая не гневаться, а помочь правильному человеку. Чувствовался какой-то странный отвратительный запах. Потом раздался звук, как будто кто-то трясет бутылку, в которой перекатываются горошины, и звон колокольчиков.
Голос взывающего к духам был то просящим и тонким, то грозным и низким, слова произносились с разной скоростью — то певуче и вдохновенно, то строго и размеренно. Временами напоминало чтение рэп.
После короткой паузы послышалось шуршание, потом заполошенное куриное клекотание, звук влажного удара, потом стало слышно, как льется жидкость. Невыносимо запахло кровью. Этот запах Мише очень не нравился. Ко всему прочему, какой-то нехороший человек мазал его щеки, голову и грудь чем-то тепло-скользким. Это что-то оставляло дурной запах и ощущение стянутости кожи. А потом этой же идиотской дрянью ему мазали губы. Во рту и без того было как с тяжелого похмелья, а стало совсем невыносимо. Тут же замутило.
Это тягостное состояние было даже хуже, чем боль и жжение в груди и где-то за ухом. Очень хотелось открыть глаза и грубо спросить, что за идиотизм происходит, и дать по рукам бесцеремонному рэп-чтецу. Но не хватило сил.
Всегда, когда Мише было плохо, рядом оказывалась мама. Она ему выговаривала за то, что попал в очередную переделку, ласково гладила по голове, поила какими-то снадобьями. Где мама? Она бы обязательно поняла, что нужно сделать, а потом рассказывала бы, какой он был смешной в детстве, какие забавные словечки говорил и как не любил ходить в детский садик из-за Вадика. Мама, ты где? Ты никогда не допустила бы до сыночка чужих людей. Кто же сейчас нарывается увидеть, как Мишу будет некрасиво выворачивать? Остановись, зараза.