Три ангела по вызову
Шрифт:
Леонтий подумал, что под его творческую идею можно подвести замечательное философское обоснование: известный человек, поедающий свое изображение… змея, пожирающая собственный хвост… древний символ уроборос…
Забыв о завтраке, Леонтий схватил батон и принялся за работу. На него явно накатил приступ вдохновения.
Хлебные крошки летели во все стороны, как вдруг со стороны двери донеслись громкие требовательные удары.
Дверной звонок у Леонтия давно уже не работал, и всех посетителей встречала выразительная табличка: «Стучите!»
Хвощ
– Кого принес так рано дьявол, кто нарушает мой покой? – продекламировал он крайне недовольным тоном.
– Сам ты дьявол! – донесся из-за двери раздраженный голос. – А ну открой, козлина! Заливаешь нас! Сейчас дверь будем ломать к чертям свинячьим!
– Собачьим, – машинально поправил Леонтий, открывая дверь. Он был сторонником чистоты стиля.
– Хоть свинячьим, хоть собачьим, хоть индюшачьим! – проговорил, входя, незнакомый человек.
Человек этот был худ, довольно высок и удивительно узкоплеч. Казалось, плеч у него вовсе не было и голова была как-то неаккуратно приделана к узкому гибкому туловищу. Сама эта голова была тоже узкая, как у змеи, с прилизанными бесцветными волосами и маленькими, глубоко посаженными глазками. Зато незнакомец был затянут в узкий черный кожаный плащ и остроносые ботинки.
Войдя, он быстро, как-то нагло огляделся и потянул носом.
– Кофе убегает, – проговорил он, кивнув в сторону кухни.
– Ах да! – кивнул Леонтий и метнулся в кухонный закуток.
Решив кофейный вопрос, он вернулся к двери и спросил:
– Так где у вас протекает?
Под влиянием стресса он неожиданно перестал говорить стихами.
– Не у нас, а у тебя! – поправил его незнакомец.
Только теперь Леонтий увидел, что в его прихожей стояли уже двое гостей. Рядом с прилизанным типом стоял второй – удивительно неприятный человек, весь какой-то потертый и поношенный, с глазами, глядящими одновременно в разные стороны.
Леонтий вспомнил, что это один из тех двоих хулиганов, которых он так славно поколотил накануне вечером, и в его душу закрались нехорошие подозрения.
– Узнал, голуба! – разноглазый нехорошо усмехнулся и облизал губы. – Вижу, что узнал!
– Вы по какому, собственно, делу? – пробормотал Леонтий, попятившись и оглядываясь в поисках какого-нибудь тяжелого предмета. – Вы, значит, не насчет протечки?
– Не насчет, – одобрил прилизанный его догадливость. – И незачем тут глазками стрелять, мы к тебе не шутки шутить пришли!
С этими словами он вытащил из-под плаща черный пистолет с накрученной на ствол болванкой. Леонтий знал по иностранным фильмам, что именно так выглядит глушитель.
– Вы, наверное, ошиблись, – забормотал он, медленно отступая к мастерской. – Вам, наверное, не я нужен… вам, наверное, нужен Мармулис с четвертого этажа…
– Нет, голуба, нам как раз ты нужен! – воскликнул разноглазый, потирая руки. – Как
Леонтий потянулся было к стоявшему в углу веслу (когда-то у него была идея создать из белого хлеба с отрубями вариацию бессмертной скульптуры «Девушка с веслом»). Однако прилизанный тип чуть заметно повел стволом пистолета, раздался негромкий хлопок, и в лопасти весла образовалась аккуратная дырка.
– Тебе же сказали, – неприязненно проговорил прилизанный, – не шутки шутить мы пришли!
Это Леонтий уже понял. Он опасливо покосился на дымящийся черный пистолет, перевел взгляд на простреленное весло и глубоко вздохнул. Кажется, сегодняшний день будет не самым удачным в его творческой карьере.
– Штырь, упакуй клиента! – строго распорядился прилизанный.
Разноглазый тип подскочил к Леонтию, схватил его за руки и ловко перетянул их куском изоленты.
– Вот так, голуба! – пробормотал он при этом. – Это чтобы ты ручонками-то не размахивал, как вчера! А то, видишь ли, моду взял драться! У меня не забалуешь!
Он огляделся, втащил Леонтия в мастерскую и толкнул в тяжелое кресло, предназначенное для особо уважаемых гостей. Тут же он обмотал изолентой ноги художника, притянув их к ножкам кресла, а локти привязал к подлокотникам.
– Готово! – радостно рапортовал он прилизанному начальнику.
– Вот и хорошо, – обрадовался тот, – хоть что-то ты, Штырь, можешь сделать! Хоть на что-то ты способен!
Он повернулся к Хвощу и ласково проговорил:
– Ну что, как будем – по-хорошему или по-плохому?
– Вы хоть скажите, чего вам от меня надо? – протянул Хвощ. – Если денег – так это вы не по адресу, вам все-таки Мармулис нужен с четвертого этажа!
– Слушай, голуба, достал ты меня со своим Мармулисом! – подал голос разобиженный Штырь. – Ох, как достал! Можно я его немножко побью? – он повернулся к своему шефу. – Ну совсем немножко… я ему за вчерашнее хочу вмазать!
– Потерпишь! – строго прервал его прилизанный. – Он нам пока что нужен!
– Мужики, – снова заговорил Хвощ, – хотите денег найти – ищите, только если найдете – мне дайте на них посмотреть, потому что я этих самых денег давно не видал!
– Нас твои гроши не интересуют! – рявкнул прилизанный. – И нечего тут ваньку валять! Лучше колись по-хорошему – что за баба вчера с тобой была?
– Баба? – недоуменно протянул Хвощ. – Да я ее знать не знаю! Первый раз видел…
– Значит, не хочешь по-хорошему! – вздохнул прилизанный.
Он огляделся по сторонам, и вдруг в маленьких глазках загорелся живой огонек.
На высоком подиуме посреди мастерской стояли несколько законченных композиций Леонтия. Прилизанный отломил большой кусок от последнего шедевра, еще не представленного на строгий суд публики – композиция номер семь тысяч четыреста шестьдесят девять, выполненная из нескольких сортов хлеба, условное название «Торжество земледелия».