Три богатыря
Шрифт:
– Стоп, стоп, стоп! – Князь аж чуть за сердце не схватился, - Мои подарки – детишкам??
– Ну да, - удивилась Настя, - Ну а кому еще подарки-то дарить в первую очередь, как не детям? Для кого ты их собираешь-то?
– Да себе, себе я их собираю! Точнее, ну что значит, собираю? – спохватился и заюлил Князь. – Исключительно добровольные подарки от верных подданных, любимому князю, который не щадя живота своего, и день и ночь, и день и ночь, круглые сутки, в общем, печется об их благополучии!
– Так что, - пораженно выдохнула Настя, - это всё – тебе подарки, Княже?
– Ну, да – скромно ответил тот, потупив
– Так давай часть малую деткам в приют отдадим? Тебе все равно столько ненужно же?
– Как это не нужно, как это не нужно? – вспыхнул было Князь, но тут же спохватился, - ну что ты? Как можем мы передаривать подарки, которые мне подарили? Подарочки – не отдарочки! Народ – тут он махнул рукой в сторону окна, - не поймёт. Зачем людей обижать? Лучше на вон, - тут он стал рыться у себя в карманах, выудил оттуда рубль, и протянул Насте, - леденцов им купи.
Настя молчала, и пристально смотрела на Князя. Тот заерзал под её взглядом. – Ну чего ты, чего ты? Ну хочешь, на ещё два…
– Пять! – оборвала Настя его, и он чуть не подавился. – Там детей тридцать человек. Каждому что-то подарить и стол ещё праздничный накрыть надо. Так что пять рублей ещё, – и она, продолжая сверлить его взглядом, требовательно протянула ему руку, - с тяжелым вздохом, Князь отдал требуемую сумму. Как-будто от сердца оторвал…
– Со мной пойдёшь! – продолжала Настя.
– Куда?
– В приют, детей поздравлять!
– Мм, а может, не надо? – не уверенно попытался отмазаться от этой сомнительной чести Князь, - Опять же, дел, государственных, много. И, это…
– Надо, Княже! – решительно оборвала его Настя, - Надо! Пусть дети хоть на Новый год настоящего Князя увидят! – Князь лишь тяжело вздохнул ей в ответ.
– А ты взаправду, настоящий Князь?
– требовательно спросила маленькая девочка, лет пяти, схватив его за рукав шубы. Князь бросил тоскливый взгляд на Настю, которую по приходу в приют, облепила детвора. Явно её тут хорошо знали и любили. Было ясно, что помощи от неё не дождаться.
– Правда, - выдохнул наконец он.
– А правду говорят, что Князья всё-всё могут сделать и все их должны слушаться? – продолжала требовательно допрашивать его девочка.
– Правду, - так же односложно ответил Князь. Опыта общения с маленькими детьми у него не было никакого, и сейчас он вообще не представлял, как вести себя с нею.
– Тогда, пожалуйста, найди нашу с Сеней маму! И прикажи нашему папе перестать пить всякую гадость и бить нас… Он хороший! Когда не пьет…. Мы домой хотим… Здесь конечно хорошо, и воспитательница добрая, не бьет нас, но… нам домой нужно! Папа пропадет без нас…
Какое-то незнакомое чувство завладело Князем. Он наклонился, и аккуратно поднял её на руки, - Как тебя зовут?
– Марьюшка, а брата моего, Сенька. Он хороший, заботится обо мне.
– Я ничего не могу обещать тебе насчёт твоей мамы…- тут он невольно прервался. Очень необычно было ощущать, что он что-то кому-то не может пообещать. Он всегда жил по принципу, я хозяин своего слова. Захотел – дал, захотел – обратно взял, и раздавал их направо или налево, не переживая особо
– Правда? – недоверчиво переспросила малышка.
– Правда!
– Зуб даёшь?
– Даю – улыбнулся он.
– Марьюшка, вот ты где! А я тебя обыскался. Там уже есть все садятся, беги скорее! – перед Князем стоял вихрастый мальчишка, лет десяти на вид, с необычайно серьёзным взглядом.
– Ну Сеня, ну ещё минуточку!
– Давай-давай! Не надо Князя отвлекать! Простите её, княже, она ещё маленькая.
– Да ничего. Ничего… - задумчиво ответил Князь, и поставил её на пол. Девочка тут же умчалась за стол.
– Тяжело с ней? – с улыбкой спросил Князь мальчишку.
– Не, она спокойная, почти не вредничает, слушается меня, - с улыбкой отозвался тот и помрачнел,- Маму только зовёт часто по ночам, и по папе скучает. Хоть тот и бил нас часто.
– А ты? – аккуратно спросил Князь.
– А я незнаю… Когда не пьет – он хороший, добрый. Не бьет нас, кормит. Но как выпьет…
– А мама где? – осторожно спросил Князь.
– Умерла, - односложно ответил Сенька, - провалилась по весне под лёд, и… Марьюшке не стали ничего не говорить. Сказали, что на заработки ушла…
– Понятно… И как вам тут? Не обижают?
– Тут хорошо, все добрые. Кормят, одевают. Не бьет никто. – улыбнулся Сенька, - помогаем друг другу. О маленьких заботимся. Игрушек только не было, но вот сейчас Настя принесла – раздали малышам. Спасибо ей. И вам…
От стола раздался взрыв смеха. Князь и Сенька глянули туда, и увидели, как один из мальчишек лет двенадцати, надел на руку подаренного петрушку и веселит малышей.
– Это Ванька, - пояснил Сенька Князю, - Он любит с малышами дурачиться. До этого нечем было, так он сам из деревяшек кукол вырезал, и представления устраивал. Правда, поделки грубоваты получались, и он очень мечтал, что дед Мороз ему кукольный театр подарит. Ну, хоть Петрушка теперь будет. А вон те трое, сразу за ним сидят и игрушечной саблей по очереди играют, это Егорка, Митька и Данилка. Они мечтают твоими дружинниками стать, когда вырастут. Всегда заступаются за всех наших на улице, когда их кто-то обижает. Они хотели у деда Мороза солдатиков игрушечных попросить. Марьюшка, глупенькая, о пирожных мечтает. Её лавочник как-то угостил, так она до сих пор забыть не может… А вон та, с косичками, с новым платочком в руке, это Ольга, она…
Князь продолжал слушать Сеньку, а сам мыслями был далеко отсюда. В своём детстве, которое он всеми силами хотел забыть, и уже не вспоминал о нём. Князь Владимир не всегда был князем. И даже более того, в детстве он был чуть ли не рабом. Будучи незаконнорожденным, он всё детство сносил от своих старших братьев побои и издевательства. Прислуживал им. Терпел от них унижения. Ничего хорошего он от них не видел. Если каким-то чудом у него появлялась какая-то вещь, которая нравилась кому-то из братьев, эта вещь безжалостно отнималась. Единственное, о чём он мечтал, это о настоящем друге, который всегда поддержит, никогда не предаст, защитит. Сколько плетей он вытерпел из-за шалостей которые устраивали они, а расплачивался за них он… Ничего хорошего он не видел в своей жизни от тех, кто вроде как считался его семьёй.