Три чайные розы
Шрифт:
Андрей промолчал – в сущности, ему было совершенно наплевать на этого Анатолия и его коммерческие затеи.
– Пойми, ты ничего не теряешь! Занимаешься своими преподавательскими делами, кто тебе не дает?! В фирме ты будешь только числиться директором, а делать все станут другие люди.
– Кто?
– Я! И Анатолий! А тебе деньги на блюде! Разве плохо?
– В теории, может, и нет. А на практике…
– Ну хватит, Андрей! Мне надоело тебя упрашивать! Это становится невыносимым!
Лена отвернулась от мужа и сосредоточилась на бывшем когда-то живым леопарде.
Андрей почувствовал дикую усталость. Ему вдруг вспомнилась фраза – де, с занудой легче переспать,
– Хорошо, я согласен. Когда надо подать документы?
– Ты прелесть! Спасибо!
Она потянулась к нему губами.
– Ах, оставь! – Андрей с раздражением отстранился.
Они остановились перед чучелом мамонта. Андрей взглянул на беднягу и вдруг ощутил с ним некое родство – он почувствовал себя таким же старым. Нелепым древним ископаемым.
И началась Машина московская одиссея! Пестрая, многоголосая Москва показалась девушке волшебной норой-тоннелем, через которую она летела, а вокруг, как в той сказке, становилось «чудастее и чудастее». На Машу обрушилась лавина впечатлений и открытий, жизнь закружилась в бешеном ритме: выставки, театры, богемный круг, куда ее ввел Саша, а главное, в этом сентябре она переживала самый медовый и упоительный период жизни – они с Сашей были полностью поглощены друг другом. Температура чувств, как на вулкане, и, как говорил Бушуев, цитируя любимого поэта, особенное ощущение жизни «пчелы на горячем цветке». Они были фантастически и безоговорочно счастливы.
Маша и не заметила, как пролетели сентябрь с октябрем. А когда началось унылое межсезонье, она с удивлением обнаружила, что на прежде безупречно чистом небосводе их с Сашей отношений возникли тучки. И вскоре начала догадываться, откуда дует ветер, их нагоняющий. Они оба чувствовали некоторую усталость, вызванную, конечно, исключительно внешними обстоятельствами, но, коль скоро этих самых внешних обстоятельств было удручающе много, победить их не могла даже сила любви Маши и Саши. Увы, денег катастрофически не хватало. Маша была вынуждена свести свои запросы к минимуму и брала деньги у старшей сестры, которые та, смущенно улыбаясь, совала ей в каждый приезд в Петербург. Тех грошей, что девушка зарабатывала в театре, хватало лишь на бесконечные переезды между столицами. Над стипендией Бушуева, понятное дело, можно было лишь посмеяться или поплакать. Саша использовал любую возможность заработать. Все чаще он возвращался домой далеко за полночь – поэт подрабатывал грузчиком. Посещения богемных тусовок пришлось ограничить, и Маша нередко оставалась одна. Она устала от бешеного темпа жизни: переезды из Петербурга в Москву и обратно, репетиции в театре, хроническое недосыпание. За месяц Маша похудела на пять килограммов. Она хотела помочь Саше, искала работу. Но из-за театра ей оставалось рассчитывать только на случайные заработки.
Подумав, она решила смирить гордость и актерские амбиции и отправилась сниматься в массовке. Ей досталась незначительная роль «девушки из ресторана». Машина сверхзадача в этой роли сводилась к тому, что она должна была сидеть за столом сбоку от главной героини и что-нибудь убедительно жевать. В павильоне с декорациями, изображавшими роскошный ресторан, девушку усадили за стол и поставили перед ней салат «Цезарь». Появилась известная актриса. Она гордо прошла по залу и манерно уселась неподалеку. Вскоре к ней присоединился не менее известный партнер, голубоглазый брюнет, и пара оживленно защебетала. Маша занялась салатом. Он был безвкусным, к тому же в горле у нее стоял ком –
На следующий день Маша снова отправилась на студию. На сей раз ее завербовали для участия в масштабном историческом фильме в сцене бунта. Массовка состояла из множества людей, одетых в тулупы. На Машу тоже натянули тулуп и пояснили, что по команде режиссера вся толпа должна бежать в указанном направлении. Сигнал почему-то долго не давали. В съемочной группе то и дело возникали заминки, и актеры массовки мерзли, ожидая пробега. К финалу Маша почувствовала себя полностью окоченевшей. Однако она взяла резвый старт и честно побежала в толпе, когда режиссер наконец скомандовал. После этого участники массовки отправились получать обещанные деньги, но выяснилось, что с выплатой придется подождать. Ожидая свой жалкий гонорар, она окончательно замерзла. К вечеру выяснилось, что денег нет и не будет. Актеры массовки кричали, обещая устроить режиссеру сцену настоящего, а не киношного бунта. Но Маша уже не чувствовала в себе никаких сил к сопротивлению и поплелась домой.
Вот так. Словно она летела через сказочную нору-тоннель, а приземлившись, больно ударилась. И слезам Москва не верит, и в Машины таланты, и главных ролей давать не хочет, все будто снисходительно усмехается, испытывает: «А ты покажи, на что способна!»
Когда она, замерзшая и голодная, пришла домой поздно вечером, Саша потребовал объяснений. Маша рассказала о неудачной попытке заработать немного денег. У Саши это почему-то вызвало ярость.
– Я не хочу, чтобы ты снималась в массовке!
– Да перестань, что тут такого? Подумаешь!
– Ты не должна работать!
Она вежливо улыбнулась.
– Должна не должна, все равно приходится…
– Зарабатывать деньги – моя обязанность! – в его голосе звучало подлинное отчаяние.
– Не сомневаюсь, что скоро так и будет, – мягко сказала Маша. – Ты станешь знаменитым поэтом…
– Ах, оставь! Я не могу больше это слышать!
Маша устало вздохнула – ее знобило, она не чувствовала никакого желания продолжать разговор. Тем не менее попыталась ободрить Сашу:
– Но ведь в скором времени твой сборник обещают издать!
Он хмыкнул:
– Обещают! Мне нужны деньги сейчас!
– Но перспективы…
– Перспективы не всегда материализуются в деньги! Все, хватит, я ухожу из института!
– Не смей этого делать! Как же твой талант, Саша?!
Он усмехнулся:
– Иногда мне кажется, что его придумала ты!
– Прости, я очень устала. К тому же завтра мне надо быть в Питере на репетиции.
С вокзала Маша сразу поехала в театр. После вчерашних съемок она простыла и чувствовала себя скверно: знобило, клонило в сон, и потом, в поезде она не выспалась – ехала в купе с противным дядькой, который храпел, словно хряк. Как она устала от вокзалов и поездов!
На репетиции Маша вяло попыталась выдать экспрессию, предполагавшуюся у героини. Видимо, получилось неубедительно.
Палыч, наблюдавший прогон, даже привстал с места и недовольно проорал:
– Басманова, какого черта? Фуфло гонишь! И вообще, соберись – спишь на ходу!
Маша, обычно спокойно воспринимавшая критику главрежа, в этот раз расплакалась, как школьница. К тому же у всех на глазах.
Палыч заворчал:
– Ну, начинается! Истерики будем устраивать?!
– Нет! – сквозь слезы ответила Маша. – Извините, сейчас соберусь!