Три дня без чародея
Шрифт:
— В таких делах и «чуть-чутя» достаточно, — отрезал старик.
— Вот так и губят в нас прекрасные порывы, — сказал один из «мальчиков» — тот, что назвался неглупым.
— Никакой воли, — поддержал его второй, ненаивный.
— То нельзя, это нельзя, делай, что скажут…
— Точно в глуши живем, а не в городе!
— Молчать! — рявкнул Нещур. — Молоко на губах не обсохло.
— А уже на жизнь зарабатываем! — ввернул неглупый и подставил Скориту горло: — Укуси меня.
Дважды просить не пришлось. Упрям зажмурился и услышал самодовольное:
— Вот
— И меня тоже, и меня! Ага, хорошо…
— Тьфу! — в сердцах плюнул Нещур. — Чурбаны безмозглые, возгряки!
— А что, вот дружинники тоже своей кровью торгуют— им же можно? — увлекся спором неглупый.
— Ыгы! — поддержал ненаивный.
— Дружинных не трожь, молокосос! Они землю защищают.
— Для кого? Сами-то они земли в жизни не видят. Точно. За бояр животы кладут, а кто уцелел — кошельки набивают.
— Мы так не хотим!
— Ыгы, не хотим. Каждый сам за себя, каждый своим умом, каждый к своей выгоде, — оттарабанил ненаивный. Вот иноземцы жить умеют, — завистливо протянул неглупый.
— Какие еще, леший побери, иноземцы? — бесился старый волхв.
— Да хоть вязанты, хоть венды. Разъезжают по миру, никто им не указ, всем подряд торгуют. Товара нет — на смелых выдумках наживаются. Да вот хоть из-под упырей приедет кто в Перемык, все говорят: делай деньги, живи легко.
Скорит откровенно потешался, наблюдая за перепалкой.
— Да провались они трижды, ваши иноземцы! Бесстыдники, оторва! Сами в сраме по уши, теперь к нам везут свой срам. А ну, сгиньте с глаз, позор своих матерей, стыд отцов, бесчестье дедов!
— Идемте, мальчики, — позвал Скорит, легко поднимаясь на ноги. — Человеческое мышление костно, особенно в старости. Только юные умы постигают передовые идеи. Молодость — ваш главный товар!
Нещур едва сдержался, провожая взглядом бестолочей плетущихся за упырем с открытыми ртами.
— Договор, — проворчал он. — Для упырей он — и кандалы, и щит. Тухлое Городище разваливается на глазах, люди бегут от власти упырей, а кто остается — гибнут в мерзости. Вот кровососы и распускают дурные слухи, «передовые идеи» свои. На молодняк жмут, гады! Моя бы воля… Но приходится мириться: разгул навей был бы бесконечно хуже, Во всяком случае, так принято думать.
— А почему не попросить Дивный помочь против навей? — спросил Упрям. — Люди уже побеждали их, победим и теперь.
Нещур тяжко вздохнул:
— Оборотная сторона самостоятельности, малый. Местная знать не хочет подчиняться Дивному, и наместник в Перемыке не может принять решение сам. Да и потом, болотники на глаза не лезут, режутся себе с упырями, леших и то стараются не трогать… то, что они на меня напали, удивляет. И мне кажется, ты должен об этом что-то знать. Говори же.
Как мог коротко, Упрям изложил последние события в Дивном: исчезновение Наума, нападение орков и навей, подозрения насчет вендов и несомненная, на его взгляд, вина Бурезова. Рассказал и о списке Маруха.
Нещур, хоть и жил в глуши,
— Поменьше слов, побольше дела.
Выйдя из горницы, Нещур вскоре вернулся с берестяным туесочком в руке.
— Он? Сейчас посмотрим, что здесь…
Внутри оказался свернутый в трубочку бумажный лист, исписанный знаками… несказаны.
— Не может быть! — воскликнул Упрям. — Это самая сокровенная грамота Наума, сугубо личная…
— Однако ей можно поделиться с близким другом, — возразил Нещур. — Видимо, Светорад как раз такой друг.
— А ты? — осторожно спросил Упрям.
— Мы давно не виделись, — ответил ему волхв. — После дела в Тухлом Городище наши пути разошлись, и, наверное, я не столь близкий товарищ Науму, каким стал его многолетний соратник. Однако мы много прошли бок о бок… и главное — несказану вместе придумывали.
— Вот это да! Учитель никогда не говорил…
— Потому что тебе еще рано это знать. Добейся посвящения в чародеи — тогда и суй нос в их дела, — заявил Нещур. — Основы несказаны мы разработали для переписки, потому что не доверяли упырям, с них станется якобы случайно перехватить письмо. Да и перемычья знать тоже… в общем, предпочли подстраховаться.
— Так, значит, ты можешь прочитать письмо? — обрадовался Упрям.
— Не перебивай старших! Как раз к тому и веду. Наша переписка касалась только упырей, мы пользовались небольшим набором знаков. В дальнейшем Наум, по-видимому, усовершенствовал несказану, приспособив для нужд переписки со Светорадом и своих исследований. Поэтому я разбираю далеко не все. Однако же, — добавил волхв, ведя пальцем по строчкам, — здесь говорится о какой-то собаке… почему-то разбойнице… которая многое может рассказать.
— Собака-разбойница? Да ведь это Буян! Ну да, наш пес. Он когда-то и вправду был лихим человеком, и Наум превратил его в пса…
Нещур, откинув голову, звонко рассмеялся.
— Ловко! Узнаю руку Наума — у него хватит выдумки наказать злодея верностью и человеколюбием! Но о чем он может рассказать?
— Он может опознать Бурезова. Буян видел его с орком и оборотнем, только не знал, кто такой этот Хозяин. Я уже жалею, что отпустил Буяна — он ведь так и не вернулся. Вдруг с ним что-то случилось?
— Опознать, говоришь? Разве Наум пишет об этом?
Упрям призадумался:
— И правда, нет, это было после… Ах, ну что мне стоило переспросить его? Ведь это был перст судьбы, что я вернул бедолаге человеческую речь! Но я торопился к князю, а Буян… и сам, наверное, не догадывается, что знает что-то ценное.
— Да, наверное, — Нещур снова посмотрел в письмо. — Нет, больше ничего не разберу. Нужно отдать грамоту Светораду.
— Он прибывает в Дивный сегодня. Мне нужно спешить.