Три дня и три ночи в загробном мире
Шрифт:
Мне было жалко их, ибо всякое живое дерево старалось вытащить из земли свои корни и, тяжело покачиваясь, брело на поиски пищи, Оно простирало свои ветви-руки и что-то искало на земле…
Там было также много мелких зверьков и птиц, но все они своей окраской и формой напоминали листья и цветы. Они были смирными и не хищными.
Мимо нас проплелось громадное дерево, с которого свисали, как сосцы, множество плодов, а листья были такие большие, что каждый мог бы послужить крышей для хижины.
Мы шли по дремучему и волшебному лесу, и мне не было страшно.
Пройдя лес, мы очутились у берега чистой реки.
Я увидел, что навстречу нам идут люди, подобные птицам… Старец сказал, что они вышли встречать нас как гостей и проводить к себе.
Они были уже совсем близко. Белые, как снег. Приветливые и добрые. Они подошли и поклонились нам, а мы — им. Одежды на них не было, вместо неё — длинные белые волосы, пушистые, как пух или шёлк. Когда они поднимали руки, их волосы свисали, как крылья птиц. Лица, руки и ноги были светло-розовые. И лица — человеческие и очень красивые. На лицах много радости и доброты, а глаза их искрились, как бриллианты. Они были подобны жар-птицам, украшенным, как невесты под венец. Они издавали звуки, подобные музыке, звонкие, колеблющиеся, как голос струны. Их приветствия были похожи на радостное пение.
Жилищ их я не видел. Живут они — как в раю, без ночи и сна.
Питаются они соком цветов, как пчёлы. Ростом — как мы, грешные люди, но двигаются легко, словно они из пуха.
На головах их было нечто, подобное гребню у птиц, похожее на красную розу, и этот гребень украшал их головы, как корона. Посреди этой розы-короны было что-то похожее на сияющий глаз. И когда уходили с неба два больших солнца и оставалось самое маленькое, всё погружалось в сумерки, а глаз в короне сверкал, как звезда, и светил кругом.
Глазом на голове они могли видеть очень далеко — за леса, за горы, за край земли. Эти белоснежные птицеподобные люди обладали необычайным слухом. Они передавали друг другу слова на огромные расстояния и слышали всё, что делается за тысячи вёрст от них.
У них были и малые дети, о которых они весьма заботились. Но и детей, и взрослых на этой земле было очень мало.
Среди множества живых растений и зверей жила небольшая стая белоснежных птице-людей.
Старец показал мне три их праздника.
Мы отправились с белоснежными людьми вверх по реке.
Река привела нас под очень высокую гору, которую эта река, как ножом, разрезала пополам.
На вершинах горы, разрезанной рекой, стояло три храма. Храмы не были похожи на наши, это были не здания — а огромные статуи.
Когда мы поднялись к вершине, то увидели там мост, переброшенный через пропасть между гор. Мост был прикреплён к статуям-храмам, обращенным спинами к пропасти. Взойти на этот висячий мост можно было только через храм. И называли его Живым Мостом.
На левой стороне, где мы очутились, было уже много белых людей. С блаженными и радостными лицами свершали они свой праздник.
Третий храм стоял по ту сторону пропасти, за вторым
Храмы, помещавшиеся внутри статуй, были очень малыми. В них могли поместиться всего два священнослужителя, посвященных в таинства празднества.
Я рассмотрел вблизи храм, стоявший на нашей горе. Это была огромная статуя с двумя головами или, вернее, — два человека, сросшиеся вместе: мужчина и женщина. И облики их были подобны самым прекраснейшим людям. Они стояли, как живые, как бы обняв друг друга, и их тела срослись вместе. Половина — мужская, половина — женская.
От их спины шёл мост через пропасть, соединявший с такой же сросшейся статуей на другой горе. Но у женской половины другой статуи к груди был прижат маленький ребёнок. На статуе нашей горы, на голове её, сидела птица, а у противоположной — та же птица была уже с птенцами.
Возле храма рос сад, и там стояло живое дерево со священными плодами. В прозрачных плодах внутри было что-то, напоминавшее прекрасный человеческий глаз. И плоды эти были так красивы, что от них нельзя было оторвать взора. А листья священного дерева блестели, как шёлк, и издали оно было похоже на празднично раскрашенную ёлку.
Я видел первый праздник белых людей. Этот праздник был — Брак.
И брак их был не такой, как у нас.
Когда пришло много белых людей с невестой, она выбрала себе жениха и повела его в Храм.
Старец мне объяснил, что невеста совершает с женихом брак и отпускает его, а сама освящается на рождение младенца.
При закате большого солнца Старейшины ввели невесту с женихом в Храм.
И когда невеста с женихом стояли в Храме, все находившиеся подле него молились и ожидали благословения и сошествия духа на невесту и брак с неба.
Молились они не по-нашему. Когда совершалась брачная молитва, белые люди притихли, замерли на своих местах и с блаженством на лицах задумчиво смотрели на Храм. И когда огромное солнце скрылось за горизонтом, а на небо стало медленно подниматься второе солнце, внутри Храма в груди статуи появился какой-то необычный свет — образ зарождения новой жизни. И вся статуя озарилась и засияла от этого света, и все запели: "Благословил к жизни человека… Благословенна ты, мать, в жизни!"
Так красиво и трепетно они запели, будто кто-то тронул струны, и звуки их откликнулись эхом в горах.
Второе солнце поднялось выше, и вышла невеста с женихом, и радость великая была.
Старцы повели невесту к живому дереву с плодами, похожими на глаза. Чудесные плоды! Стоило прикоснуться к ним краем чаши, как они источали в неё сок. И невеста сама пила сок живого дерева и поила жениха. Так было перед браком и после брака, а плод снова наливался соком.
Плодов этих никому нельзя трогать, кроме тех, кто сочетается браком для рождения новой жизни.
Все праздновавшие были полны необычайной радости, ибо у них брак — великий и святой праздник. И понятия о брачной святости в жизни совсем иные, чем у нас, ибо совершившие брак не живут вместе, как муж с женой…