Три дня и три ночи в загробном мире
Шрифт:
От всего Храма веяло какой-то несказанной таинственностью, от которой душа моя наполнилась трепетом.
Уснувшему приготовили у подножия Храма гроб, но не деревянный, как у нас, — а наподобие корзины, сплетённой из цветов, трав и корней. Принесли тело уснувшего и положили его в эту корзину, как в середину венка, и отнесли наверх, в Храм, и поместили его в огромные раскрытые ладони статуи. Обложили какими-то камнями, лёгкими и прозрачными, как разноцветная слюда. Усопший был уже белее мрамора, и жизнь ушла из его глаз.
Его оставили распростёртым в ладонях статуи, высоко над землёй, а
Мы же со Старцем остались на месте, ибо Старец сказал, что нам нельзя возвращаться. Мы стояли у подножия Храма Погребения и смотрели вверх…
Корзина-гроб с телом усопшего вспыхнула на ладонях статуи огнём. Огонь горел ярко и менял свои цвета, но дыма не было. А люди на другом берегу пропасти замерли, молясь об уходящем.
На лбу статуи Храма Погребения вдруг зажёгся свет, словно давая знак молящимся и ожидавшим чего-то. И в ту же минуту из пламени на ладони отделилось и поднялось ввысь тело усопшего. Оно было огненным, излучало сияние… Огненный человек проплыл над Храмами и собравшимися людьми, и всё кругом наполнилось благоуханием. Он плыл, сияя огнём всех цветов радуги, и поднимался всё выше и выше, к небесам… Люди радостными, полными счастья глазами смотрели на огненное тело. Слышалось чудное пение, и я не мог понять, кто поёт — люди на земле, от радости и блаженства, или огненный человек, который, сияя лучами, поднимался в бескрайнюю глубину неба.
И ещё многое и многое увидел я на земле блаженных и умилялся их жизни. Жили они мирно и радостно. Не видел я у них ни раздора, ни зла, ни бедных, ни богатых, ни городов, ни фабрик и машин, ни жилищ. Они были подобны птицам небесным и не нуждались ни в чём, как нуждаемся мы.
Я спросил Старца моего: "Что они делают и трудятся ли?"
И он ответил: "Они ни в чём не нуждаются, но постоянно трудятся, ибо живут не для себя, а для других. Они знают Жизнь, разумеют её и прославляют как Любовь, Мир и Радость".
Особенно меня поражала та нежность, любовь, благоговение и забота, которую они проявляли друг к другу.
Среди них встречались и малые дети, и я не мог понять, кто был отцом и матерью этих ангелочков, ибо все одинаково любовно и бережно поступали с ними и берегли от зла и страха, которых я там нигде не замечал.
Да и между взрослыми нельзя было узнать, кто кому приходится родным и близким, а кто чужим. Все одинаково любили друг друга, почитали и дорожили, живя, как голуби небесные.
У них были Старейшины, но не по чину, власти и познанию, а по прожитым годам на той земле в праведном и святом труде для ближних своих.
Я видел, как белоснежные люди-птицы усердно ухаживают за растениями, живыми деревьями и множеством животных. Они ходили, присматривались, прислушивались, помогали и освобождали, кормили и мирили, лечили и спасали… И я не мог понять, к чему они так заботятся и трудятся, если ни мяса не едят, ни злаков, ни молока не пьют, не одеваются шкурами и даже огня для себя не разводят?
И Старец снова повторил то, что уже говорил: "Они знают Жизнь в себе и выполняют волю её во всём, ибо знают смысл своей жизни во всём".
Понять его слова я не мог, но мне так нравилась эта
В дороге снова и снова говорил мне Старец и о моей жизни, и о жизни обитателей той земли.
Встречали мы такие края, где уже не было белых людей, а только живые деревья, сказочные растения и животные. Они не росли ни в земле, ни в воде, они бродили, как живые существа, не похожие ничем на людей, но имеющие свою душу и свой разум.
И когда мы поднялись в воздух и полетели в далёкий путь, эти одушевлённые существа полетели за нами, словно жалея, что мы покидаем их, и будто упрашивая нас остаться ещё погостить.
ГЛАВА 14
Беседа о Сыне Бога живого. — Суд Христа над Люцифером. — Путешествие под воду.
Наш полёт был полётом не тела, не птицы, а полётом души.
Мы неслись так высоко и так быстро, что небесные звёзды мелькали мимо, как огни далёких лампад. Сердце трепетало, и замирала душа от красоты небесного свода, от сияния и лучей, струившихся со всех краёв вселенной!
Мы снова очутились в Храме Христа Спасителя, и в Соборе было уже много людей, и среди них много знакомых и близких. Завидя радость и приветливость на их лицах, моё сердце зажглось огнём любви. Старец, видя мою радость, спросил: "Что, узнаёшь Сына Божия в этом Соборе?"
Я огляделся вокруг в надежде увидеть Спасителя Христа.
И снова спросил меня Старец: "Что же, ты ещё не знаешь, кто Сын Бога живого и где Он?"
Ничего уразуметь я не мог и дивился тому, что Старец сказал, будто здесь, в Соборе, присутствует и Сын, и Сам Бог, а я не вижу их.
Я смотрел вокруг на величие Храма, и всё внутри меня как бы расплавилось от неизреченного блаженства и счастья…
И ещё раз спросил Старец: "Видишь ли ты Отца и Сына? "Я отвечал, что не вижу, и тогда он сказал: "Ну, а в себе чувствуешь ли ты благость и любовь?"
Я отвечал, что во мне горит огонь жизни и любви, и Свет наполнил меня.
"Бог и есть — Любовь, и Жизнь, и Благость; и если видеть Его ты ещё не можешь, то знать и чувствовать можешь; а Сына Его — видишь, и знаешь, и слышишь…", — и Он указал мне на Него.
И я увидел Сына и уразумел Его.
Послышалось пение… прекрасное и знакомое. Оно будило во мне образы всей прошедшей жизни.
Старец, заметив волнение моего сердца, тихо сказал: "Сын мой, ты увидишь святость и святых людей, но тебе трудно понять всё, что ты видишь и слышишь. Возвратившись в свою землю, ты снова обретёшь свои чувства и ум — и тогда поймёшь и узнаешь себя, и уверуешь в себя. Тогда откроется тебе Сын Бога, и Бог будет с тобой, ибо Сын возвестит тебе Отца и научит… Отец знает всех Сынов Своих во всех небесах жизни и разделяет Сына Своего на все небеса. И если Сын посещает небеса, то Он идёт к Самому Себе в Свои обители; и нет неба, где бы Сын не жил. Сын не разделяется в Себе — Он един, а разделяет Его только земля и небо. Он знает Себя во всех небесах. На земле Он — Сын человеческий; в разумении духа — Сын Отца Небесного. На небе Он и Отец — одно; всё едино — Отец и Сын, Отец и Бог и Жизнь бесконечная…"