Три дня в Дагезане
Шрифт:
– На днях егерь Филипенко нашел в горах остатки разбившегося самолета, - пояснил Мазин внимательно слушавшему Волокову.
– Самолет разбился, - продолжал Олег.
– Но тогда это не смогли установить, и отца заподозрили в измене. В том, что он перелетел к немцам. Радиограмму сочли обманом, приемом, чтобы отвести подозрения. Работала комиссия, опрашивали и Чанишвили. Он сказал, как и мне, что не верит в предательство отца. Ему сделали внушение. Аргументировали тем, что отец якобы бежал к немцам не с пустыми руками.
– Чем доказал Чанишвили, что погибший летчик был вашим отцом? спросил Волоков.
– Он не мог доказать. Но ведь все совпадает! Имя. Он - ленинградец, у него осталась жена с трехмесячным ребенком. Чанишвили писал в Ленинград; ему ответили, что Калугина эвакуировалась и по месту прописки не вернулась. Это мой отец!
– И вы взялись восстановить его доброе имя?
– Я решил найти самолет. Это единственная возможность доказать правоту отца раз и навсегда.
– Вы достигли цели. Поздравляю. Но какое отношение имеет погибший самолет к смерти художника Калугина?
Игорь Николаевич почувствовал, что волнуется. Каким окажется ответ на вопрос, так его занимавший и до сих пор не решенный?
– Калугина убил Матвей Филипенко. Убил, чтобы присвоить золото, находившееся в самолете.
Олег произнес эти решающие слова и снял очки, чтобы протереть стекла. Близорукие глаза утратили блеск самоуверенности. Таким он нравился Мазину больше.
– Вы сделали чрезвычайно важное заявление, товарищ Перевозчиков, произнес Волоков официально.
– Мы ждем ваших пояснений.
– Я готов, - ответил Олег чуть высокомернее, чем хотелось бы Мазину. Очки вернули ему самодовольное выражение.
– Откуда вы узнали, что в самолете было золото?
– Мне сказал Чанишвили. После войны он слышал, что золото отправляли в уплату долга союзникам за военные поставки. Через Кавказ и Иран.
– И такой груз не был найден!
– поразился Волоков.
– Уверен, что искали формально. Убедили себя, что отец сбежал.
Сосновский поймал взгляд Мазина и мигнул слегка: "Видал, старик, какой поворот! Где нам было знать!"
Игорь Николаевич кивнул. Но ему хотелось взять Олега за куртку и тряхнуть так, чтобы отлетели подальше эти проклятые очки, через которые парень не видит ничего, кроме самого себя.
– А вы сразу напали на верный след?
– продолжал майор.
– На Красную речку меня направил Михаил Михайлович. Я уже рассказывал товарищам. Мы познакомились случайно. Он делал зарисовки в аэропорту. Я заинтересовался его фамилией, подумал: не родственник ли? Оказалось, нет, но я ему чем-то понравился, он написал мне из Москвы. Я взял письмо с собой.
Олег положил на стол конверт.
Волоков
– "Милый Олег!
Вашими молитвами Аэрофлот доставил меня домой без повреждений, и я занялся обычными делами, то есть включился в московский ритм вечной спешки, которая часто напоминает бег на месте. Работается в столичной суете трудно, в душе я остался провинциалом и потому, едва распаковав чемодан, мечтаю бежать с этюдником на дачу, в связи с чем у меня возникло одно соображение. Буду рад, если оно вам понравится.
Запала мне ваша история! Я понимаю, что девяносто человек из ста по лености мысли или, напротив, от повышенной трезвости ума отнесутся к вашим намерениям скептически, но я, старый прожектер, на вашей стороне и предлагаю следующее: приезжайте в отпуск ко мне в Дагезан! Места в доме хватит, с моими, я уверен, вы сойдетесь, нам будет веселее, а для вас отличная база поиска. Насколько я понял, трасса полета проходила поблизости. Полазаете по горам, потолкуете со старожилами; если не повезет, в проигрыше не останетесь: горы вливают в человека жизненные силы.
Со своей стороны, прошу одно: ни в коем случае никому (даже из моих близких!) ни слова о том, что я в курсе ваших изысканий. Я достаточно известен, шумиху не переношу, особенно в печати (простите!). И если вас ждет удача - это удача ваша. Таково мое единственное условие. Если оно не покажется вам обременительным, телеграфируйте день приезда. Мы подготовим комнату.
Жду вашего согласия!
М и х. К а л у г и н"
Письмо подтверждало прежний рассказ Олега. Тон его производил впечатление дружественного, искреннего, немного небрежного, но отнюдь не двусмысленного.
– Однако, Дмитрий Иванович, - сказал Мазин, - у Олега сложилось впечатление...
– Нет! Я проанализировал. Это вы с Кушнаревым наталкивали меня... Калугин не мог знать точного места падения самолета. Он ничего не знал о самолете до разговора со мной.
– Так он сказал?
– Не считайте меня кретином. Я основываюсь на фактах. Да, Калугин рекомендовал мне искать на Красной речке, но он не послал бы туда Филипенко, если бы знал о золоте.
– Как это на вас похоже!
– воскликнул Мазин.
– Почему же вы не сказали Калугину о золоте?
– Так было правильно.
– Еще бы!
– Надеюсь, вы не подозреваете, что я собирался присвоить золото? Я не мог доверить...
– А он вам доверял. В свой дом пригласил.
– Товарищ майор, - повернулся Олег к Волокову, - мне неизвестны должность и звание Игоря Николаевича, поэтому я прошу вас, как лицо официальное, дать мне возможность закончить свое сообщение. Мне не нравится, когда меня перебивают и обращаются, как с преступником. Повторяю, я не мог доверить дело государственной важности постороннему. Приглашение же на дачу вопрос сугубо личный.