Три дня в Дагезане
Шрифт:
– В чем правда?
– В том, что не могу я, не могу вынести, чтобы вместо меня, за мою вину вы упрятали за решетку этого примитивнейшего дикаря, ничтожного живодера Филипенко!
– Он сбежал.
– Потому что идиот. Еще хуже меня. И с карабином наверняка. Пока вы его возьмете, половину перестреляет - и все ему! Вышка! Или как так у вас говорится?
Мазин не ответил.
– Молчите? Как удав, который ждет кролика? В одни ворота играете. Видите же, что у меня нервы сдали!
– Валерий, вы из тех людей, на которых после пьянки находят приступы покаяния и самобичевания. Я бы вам
– В хижину не пойду. И прекратите ложь! Ведь дрожите от нетерпения!
– От страха дрожу.
Художник широко раскрыл глаза.
– Боюсь, наплетете несуразного. Ну, лучше мне плетите, чем там, под протокол.
– Да прекратите ж вы под добряка работать! Глотайте кролика с потрохами, с ушками, с хвостиком пушистым Пусть правда торжествует на земле. Пасечника гнусного я убил, а не Филипенко.
– Попробуйте доказать!
– вздохнул Мазин.
– До-ка-зать?
– Валерий сжал кулаки.
– Не жирно ли будет, товарищ подполковник?
– Валерий, я не понимаю, чем вы возмущены. Вы что, оваций ждали, букетов? Чем вы хвастаетесь? Какими заслугами? Кровопролитием? Зря! Признанием? Тоже не подвиг, между прочим. Майор Волоков - работник отличный. Если вы виноваты, докопается. Так что признание вам одному нужно. Чтобы на снисхождение и смягчение рассчитывать.
На лице Валерия появилась гримаса.
– Как вы со мной заговорили! Как заговорили!.. Впрочем, ждал.
– Не ждали Привыкли, что нянчатся с вами.
Валерий напрягся.
– Гражданин подполковник! А что, если я побегу? Стрелять будете?
– Мой пистолет остался в служебном сейфе. Да он и не понадобится. Никуда вы не побежите. Некуда бежать! Поэтому рассказывайте, что у вас произошло с Демьянычем.
– Произошло! Дал ему по морде - и все! Убивать не собирался.
– И он свалился в речку?
– Зачем в речку? На пол.
– Где вы его били?
– В хате. Не бил. Один раз ударил.
– За что?
– Заработал. Затрещина ему причиталась - это факт. А вот больше.
– Тут вы не уверены?
– Не уверен.
– По-вашему, убитый до берега сам добрался?
– Убитый? Смеетесь?..
– Кто смеется, Валерий?
– Мазин перешел на "ты".
– Одно из двух: либо ты убил старика - и тогда он не мог ходить по берегу, либо ты морочишь мне голову. Давай уточнять, что ты сделал после того, как ударил Демьяныча?
– Плюнул и ушел.
– И больше его не видел?
– Сегодня. В белых носках.
– Как же он попал в речку?
– Неужели не понимаете? Он очухался и решил сделать холодную примочку. Пришел на берег, но в голове-то кружилось. Споткнулся.
– И захлебнулся?
– Выпил лишнего.
– Сам виноват, выходит?
– Не знаю, как это по вашему кодексу рассматривать.
– А по-твоему, как?
– Если б я его не ударил, был бы жив. И Филипенко бы не сбежал.
– Филипенко-то в убийстве твоего отца обвиняют.
– Не может быть! Не убивал он отца.
– И это на себя возьмешь?
– Ну! Ну...
– Введи, пожалуйста, глаза в орбиты, Валерий, и не воображай себя ни жертвой, ни героем. Как родного я тебя не люблю, но помочь хочу Насколько это возможно
– Вы, кажется, сочувствуете мне, подполковник?
– Называй меня по имени и отчеству.
– Нахально прозвучало?
– Неуместно.
– Ладно. Не буду. Вы мне насчет старика поверили? Что я ударил и ушел?
– Да.
– Это по-человечески. Службист бы усомнился. Решил бы, что убил, оттащил на берег и бросил: плыви по волнам, нынче - здесь, завтра - там, до самого синего в мире...
– Оттащил?
– заинтересовался Мазин.
– Ну вот, теперь ухватитесь.
– Не бойся. Следы его, не твои. Но экспертиза, Валерий, утверждает, что пасечник не утонул. В воде он оказался уже мертвым.
– Лапкой гладите, а коготки наготове?
– А тебя только лапкой можно? Небось жалеешь уже, что правду рассказал?
– Да уж эксперты ваши того не скажут. А в самом деле, ну зачем я наговорил вам это? Филипенко пожалел? Ну кто этот Филипенко?
– Человек. Сынишка у него есть.
– Гомо полусапиенс. Черт с ним! Смотрите, Игорь Николаевич, какой дождь на Красной речке льет! А у нас солнце.
– Туман у нас, Валерий. Как в твоей голове. О чем жалеешь? Чего мечешься? С собой воюешь. Хорошего в себе стыдишься. В маске щеголяешь. Приоткрыл чуть и перепугался! Да чего? Не суда даже, а того, что дураком сочтут. Почему? Человека всякая низость, хоть случайно совершенная, хоть по обстоятельствам, тяготить должна, покоя не давать. Кто нас строже осудит, чем сами мы? Зачем совесть свою суду передоверять, прокурору, уголовному розыску? Ошибся - не наказания бойся, а новых ошибок! Наказание перенести можно. И не тюрьма тебе грозит, а сам ты себе мешаешь, лучшим в себе не дорожишь, между трех сосен крутишься, как слепой, да с гонором, со штучками! Порядочность заговорила дураком обозвался! Удалилась опасность сразу фан фаронить! Развязность напустил. "Подполковник!.." Будто ты гусарский ротмистр на балу в дворянском собрании. И там старшим хамить не полагалось. А ты-то не ротмистр, а младший лейтенант запаса небось!
Ведешь себя глупо. Запутался, когда узнал, что на егеря вина пала. Не его ты спасать кинулся! Порядочность тут фундамент, а над ним здание большое, запутанное, с ходами, переходами, лестницами вниз, вверх, да все внутрь, вглубь, а наружу дверей не видно. Вдруг мелькнуло где-то на четвертом этаже. Ты туда - прыгать решил, а тебе трап подкатывают, как к межконтинентальному лайнеру. Пожалуйте! Ты и обрадовался. Интервью давать собрался. А мне не интервью, мне факты нужны. Все факты. Кое-что сказал спасибо. Пояснил. Но главный-то нарыв остался. Не вскрыт. Кто отца убил? Говоришь, не егерь? Почему? Олег уверен, что он.
– Олег - самоуверенный болван.
– Всех разругал. А сам?
– Про меня вы уже сказали.
– Правильно сказал?
– Почти. Особенно про здание. Вниз да вглубь - и на месте. Филипенко не виноват, точно.
– Кто ж виноват?
– Кушнарев отца убил.
Мазин положил руку на плечо Валерия.
– Ты отдаешь себе отчет в таком обвинении?
– Отдаю.
Валерий сказал серьезно, глядя мимо Мазина, как туча смещается к югу, оставляя над Красной речкой чистое, вымытое небо.